Две жизни комэска Семенова

Пленного медика перевязали и отправили в подмогу эскадронным эскулапам, латать красноармейцев. Раненых в эскадроне оказалось немного – четверо лёгких, трое тяжёлых, так что и санчасть решили не устраивать. Тяжелораненых Семенов велел расположить с собой в одном доме. У Сидора ранение было средней тяжести, но брату комэск поблажки не сделал – отправил в соседнюю избу – с легкоранеными.

Хозяин дома Фома Тимофеевич, мужик нестарый и силы, по всему видать, недюжинной, встречал новую власть с улыбкой и поклоном, но с пустыми руками. Объявился одним из первых – вылез из погреба, ещё и выстрелы не стихли. Самый крепкий хозяин в Сосновке, он понимал, что за одно только это Советы могут его к стенке прислонить – а тут ещё белые из его дома опорный пункт устроили, с пулеметом…

– Просили их, уходите с миром, – раскидывал Фома Тимофеевич огромные свои ручищи и качал мохнатой головой. – Так нет. Живность ограбили всю как есть за веру и отечество, да обозом в тыл себе угнали. Всё прибрали подчистую!

В селе и впрямь стояла та неуютная напряжённая тишина, которая случается, когда в нём пустеют коровники и курятники. В нескольких дворах водились собаки, но и те вели себя смирно, поджимали хвосты и прятались по углам – догадывались, что гавкать при нынешних обстоятельствах себе дороже. И правда, когда конины не было, варили и собачатину – голод не тетка…

– Всё не всё, а покормить рабоче-крестьянскую Красную армию придется! – вмешался Василий Лукин, строгий и официальный. Он как всегда везде успевал – какой-то талант ординарца был у бывшего церковного баса.

Фома Тимофеевич помял шапку, прищурился в улыбке.

– Так-таки всю армию? – решился пошутить мужик. Значит, преувеличивает свою бедность.

– На семь душ накроешь! – не принимая шутки, отрезал Лукин. – Час времени тебе. Обедать пора!

– На семь-то душ это мы потянем, – кивнул хозяин и надел шапку. – Только разносолами не побалуем, не обессудьте. Белые…

– Э-э-э, мил человек, – оборвал его Лукин. – Знаем мы вашего брата. «Ни крошки не осталось…» А в погреб к вам сунься, так там ломятся закрома!

– Обижаешь!

Начиналось то, чего Семенов не любил и чего сторонился: похожий на вымогательство торг с местными, от исхода которого напрямую зависело – что окажется на столах у освободителей. Поэтому он спустился по скрипучим ступенькам с крыльца, прошёлся по двору, остановился в калитке, выглядывая на улицу.

– К ужину будет конина, – слышал он за спиной увещевающий басок ординарца, который умело использовал политику кнута и пряника. – И на твою долю хватит, и сельчан накормим…

– Благодарствуйте, – с показным смирением отвечал Фома Тимофеевич.

– Ну, а пока нам пожрать надо, – гнул свое ординарец. – Потому тебя и просим…

Обещаний Семенов тоже не любил. Часто они не исполняются: или возможности нет, или обстановка изменилась и о них забыли… А осадок остается скверный: Красная армия обманула!

– Коней прикажи расседлать и покормить! – обернувшись, крикнул он ординарцу.

– Так точно! Уже сделано!

К воротам подскакал командир второго взвода. Его очередь была выставлять охранение.

– Какие указания, командир?

– Да всё как обычно, – махнул рукой комэск. – Сам разберись, Демьян Иваныч. Главное, охвати весь периметр, да выставь тачанку в сторону беляков. Мало ли, вдруг ночью сунутся…

Демьян молча козырнул и пустил уставшего коня неспешным шагом в сторону своего взвода, располагавшегося пешим строем на центральной улице.

Выйдя на дорогу, огибавшую Сосновку с юга, Семенов обернулся и разглядел село. С виду не бедное, жили лучше Алексеевки. Дома побогаче, с резными крашеными ставнями, обнесены аккуратными заборами. Бедняцкие хибары, раскиданные тут и там, видно сразу: почерневшие, часто с покосившимися стенами, подпёртыми наискось врытыми брёвнами. В бедность на Руси если уж встрял, то – от отца к сыну, по наследству, навсегда. Так было. Больше так не будет. Иван Семенов верил в это свято. За это же и воевал, за Светлое Будущее.

Многое понял про себя с тех пор, как примкнул к революции. Вырос, конечно, да что там – перерос сам себя на две головы. Кто он был? Крестьянин-лапотник, учившийся читать по обрывкам «Модного курьера», который выписывала барыня. Старые журналы переправлялись в людской сортир, и Ваня, когда случалось бывать на барском дворе, непременно туда захаживал и выносил журналы за пазухой. Однажды был пойман и бит управляющим. Но по дамским этим журнальчикам прилично выучился читать, и когда на ярмарке в соседнем селе ему попалась «Искра», читал её уверенно и складно. А, прочитав, понял, что всё там написанное – написано, высказано от его имени. Как будто он поделился с кем-то всем, что довелось подумать и понять – а этот кто-то записал его мысли правильными учёными словами.