Две жизни Лидии Бёрд

Она буквально вдавила в столешницу эти имена синей шариковой ручкой, сразу после того, как выучила буквы. И была жутко горда этим и просто не могла дождаться, когда же мама увидит, что она сделала. Имена до сих пор красовались на столешнице, детские буквы прикрывали столовые салфетки. Барбара. Элли. Лидия. И после каждого – кривая маленькая птичка.

– Может, хочешь забрать его себе? – Мама смотрит на Элли, у которой пугающе аккуратный дом, где все подходит друг к другу или дополняет одно другое, и в нем нет абсолютно ничего потрепанного или испорченного.

– Его место здесь, – твердо отвечает Элли.

Мама смотрит на меня:

– Лидия?

– Ты же знаешь, у меня нет места. Ну пожалуйста, оставь его! Это же часть семьи!

Мама вздыхает, сдаваясь. Я вижу, она знает: это действительно так, и сомневаюсь, что она и в самом деле хочет избавиться от стола.

– Ну, может быть…

– Какой вкусный омлет! – меняет тему Элли.

Тут меня осеняет некая мысль.

– А что, Кэтрин Магьяр рекламирует новый обеденный стол?

Мама тянется за своим кофе и поглаживает стол, как старого друга:

– Я отменю заказ.

Как бы ни была хороша Кэтрин Магьяр, у нее нет ни единого шанса против семьи Бёрд.

Я смотрю на могилу Фредди, на букет обернутых целлофаном роз у основания надгробного камня – он ослепительно-ярок рядом с увядшими маргаритками и полевыми цветами, которые я сама положила на прошлой неделе. Кто-то другой побывал здесь. Коллега или, возможно, Мэгги, мать Фредди, хотя она и не приходит так часто – для нее это слишком тяжело. Он был ее единственным обожаемым ребенком, настолько любимым, что ей стоило немалых трудов включить и меня в свой круг любви. Она не ревновала, здесь крылось нечто большее, чем желание единолично обладать Фредди. Мы пару раз встречались после смерти Фредди, но я не уверена, что это пошло кому-то из нас на пользу. Она по-своему переживает потерю, и я не имею к этому никакого отношения.

Я не заплакала, чем сама себя удивила. Ценю то, что у меня есть место, куда могу прийти и поговорить с Фредди. Снова смотрю на розы, когда кладу свежие цветы, купленные по пути. Это фрезии и какие-то интересные серебристо-зеленые листья… Ничего столь броского, как розы. Розы – это для Дня святого Валентина, романтический выбор возлюбленного, лишенного воображения. В одном ряду с плюшевыми медведями. Наша с Фредди любовь была на расстоянии вселенной от открыток с готовыми надписями и светящихся сердечек. Она была огромной и настоящей, и теперь я чувствую себя как половина человека, будто художник стер с листа половину меня.

– Фредди, кто это тебя навещал? – спрашиваю я, кладя на траву свой букет и бросая к ногам сумку.

Есть что-то невероятно депрессивное в том, чтобы держать в багажнике машины сумку с набором вещей для кладбища, вам не кажется? Бутылка с проточной водой, ножницы, чтобы подрезать стебли цветов до нужной длины, лоскуты для протирки камня… ну, всякие подобные предметы.

Когда я только начала сюда ходить, то мысленно проговаривала то, что собиралась сказать на могиле. Но ничего не получалось. Так что теперь я просто сижу молча, закрыв глаза и воображая, что нахожусь в каком-то совершенно другом месте. Я придумывала для нас самые разные места. Вот я дома, на диване, лежу, пристроив ноги на коленях Фредди. А вот рядом с ним в шезлонге в Турции – мы опрометчиво поселились в битком набитом на выходные отвратительном отеле, существующем лишь за счет бесконечного количества бесплатной выпивки. Или мы сидим напротив друг друга в маленьком темном кафе Шейлы, за углом от нашего дома, том самом, куда обычно отправлялись после бурной ночи за сэндвичами с беконом и для меня еще – со свеклой, это был мой постоянный заказ. Мне не понадобилось и двух секунд, чтобы решить, куда мы пойдем сегодня. Мы были в нашей большой теплой кровати из «Савоя», смотрели друг на друга, лежа на подушках, натянув на плечи одеяло.

– Привет, – говорю я, и мои глаза медленно закрываются, на губах блуждает улыбка. – Это опять я.

Благодаря тому, что случилось прошлой ночью, я без труда рисую лицо любимого. Его пальцы переплетены с моими, теплые и сильные, и в моей голове он усмехается и шепчет:

– Уже вернулась? А ты нетерпелива.

Я слегка сержусь.

– Не могу сказать, как рада снова тебя видеть, – говорю я чуть слышным шепотом. – Я так по тебе тосковала!

Он тянется ко мне и гладит мою щеку:

– Я тоже по тебе тосковал.

И потом мы несколько минут не произносим ни слова. Я просто смотрю на него, а он вглядывается в меня так задумчиво, как никогда прежде.

– И какие у тебя новости? – наконец спрашивает он, наматывая на палец прядь моих волос.

– Вообще-то, почти никаких, – отвечаю я, и это правда, ведь все эти дни я едва ли выходила из дому. – Сегодня с Элли завтракали у мамы. Омлет с луком и сыром, потому что мама хотела испытать новую сковородку, купленную в телемагазине. – Немного молчу, потом продолжаю: – Тетя Джун и дядя Боб берут уроки стрельбы из лука.