Две жизни Лидии Бёрд

– Ты хочешь сказать, это не был шифр для секса? – Фредди смущается, а потом смеется. – Мы же собирались в кино, помнишь? – Он напоминает мне о плане, о котором я не имею представления. – Я намерен потискаться с тобой в заднем ряду.

– Потискаться? – смеюсь я. – Так давно уже никто не говорит!

Он тянется через стол, чтобы наколоть на вилку яичный желток на моей тарелке.

– А я говорю. Поспешим, фильм начинается в половине первого.

– Значит, кино.

Я подталкиваю к нему ключи, злясь на себя за то, что позволяю случившемуся в другом моем мире портить удовольствие здесь. Встряхиваюсь, нажимаю мысленную кнопку перезагрузки. Сейчас понедельник, Банковские каникулы, я с Фредди, и все прекрасно. Лучше чем прекрасно; мы вместе, как обычно, он и я против всего мира. Я даже не сержусь на него за желток, хотя он всегда делает это нарочно, чтобы меня позлить. Мы собираемся в кино и будем там обниматься, как школьники, в заднем ряду.

Наяву

Воскресенье, 27 мая

Я сижу на полу в кухне, прижавшись вспотевшей спиной к буфету. В трясущейся руке зажат пузырек с пилюлями. Я случайно рассыпала их по кухонной стойке несколько минут назад, а потом ползала по полу, как наркоманка, стараясь подобрать, пока они не закатились в щели. Даже загнала занозу в указательный палец, но не обратила внимания на боль. Значение в те ужасающие секунды имело лишь одно: я должна убедиться, что все до единой пилюли на месте.

Я встречалась с Фредди последние шесть дней и была так измотана, как будто во сне бежала марафон. Держа маленький пузырек в дрожащей руке, я тупо осознаю, что так не может продолжаться. Это не просто физическая усталость; я была истощена душевно и эмоционально. Часы бодрствования превратились в периоды ожидания, полные нетерпения и предвкушения, приправленные болезненным страхом, что в следующий раз этого может не случиться и я никогда больше не окажусь в другом мире… Невозможно объяснить, каково это: быть там. В Национальной галерее, где мы с Элли побывали пару лет назад, есть австралийский пейзаж, написанный художником, чьего имени я не могу припомнить. Это не слишком известная картина, но что-то было особенное в чистоте красок и необычайно ярком свете, что привлекло мое внимание. И мой мир во сне находился именно там, в красках того холста; он был живым, и дерзким, и чарующим. И привязывал к себе.

Обхватываю голову руками. Я раздавлена – инцидент с пилюлями заставил осознать правду, пытавшуюся пробиться в сознание последние пару дней: надо мной нависла нешуточная опасность.

Каждый день после смерти Фредди становился новой вершиной, на которую нужно взобраться. Я никогда не была спортивной девушкой, но каким-то чудом по утрам находила в себе силы надеть воображаемые походные ботинки и снова начать это одинокое восхождение. Однако в последние дни я перестала их зашнуровывать – все казалось не имеющим значения. Я не смотрела под ноги, не думала о следующем повороте тропы, потому что все дороги вели меня к убежищу на вершине, где дожидался Фредди.

Но, как и все на свете, сделка требовала неизбежной платы. Осознание того, что ценой может оказаться мое психическое здоровье, просочилось в меня, как ледяная вода.

Я ведь уже почти отказалась от бодрствования и отгородилась от всех в своей обычной жизни. Вчера по телефону огрызнулась на маму, да и Элли обвинила меня в дерьмовом поведении, когда заглянула ко мне, чтобы рассказать о новой работе. Я с трудом удерживалась от откровенного хамства, и все потому, что могла думать лишь о розовой пилюле, ожидающей на кухонной стойке. Сестра ушла через несколько неловких минут, ссутулив плечи и упав духом, а я лишь проводила ее взглядом, слегка испуганная, но не желающая при этом окликнуть ее – зов розовой сирены оказался слишком громким, слишком настойчивым, чтобы игнорировать его. И это была настоящая проблема: я видела путь впереди и он был усыпан раздавленными чувствами родных. Отчуждение и опустошение росли по мере того, как я уходила все дальше и дальше от близких ради другого места, другого мира, ради Фредди.

Я поставила пузырек с пилюлями на пол рядом с собой. После нескольких мучительных, полных сомнения секунд отодвинула его подальше.

Может, принимать их по одной через день? Или раз в три дня? Раз в неделю? Я нахмурилась, припомнив, что в субботу проглотила сразу две, желая встречи с Фредди, как нетерпеливое дитя. И это встревожило сильнее. Мне перестало хватать дозы, чтобы уйти глубоко в мою вторую жизнь, пусть я пребывала скорее там, чем здесь, и одновременно становилось труднее найти обратную дорогу домой.

Наяву

Вторник, 29 мая

– Я подумываю о том, чтобы вскоре вернуться на работу.