Две жизни

— Есть такой красавчик, Коля Травин. Строгий мальчик. Нет, не так, чтобы совсем ни с кем не общался, даже выпить в компании может, но все же держится на расстоянии. Живет в крытом фургончике со своей ППЖ — машинисткой Особого отдела. Туда даже Курилина не всегда пускают, все секретно. Немцев очень не любит, близко к ним не приближается, в тылах полка с помпохозом время проводит. А что интересуешься?

— Да так, на всякий случай.

Знакомство с Малой землей, списочным составом, с планом действий в случае немецкой атаки (на кой эти планы, если начнется, никто о них не вспомнит), с кодированными номерами начальства, много времени не заняло. После обеда Борис сказал:

— Я на ужин пригласил переводчика из дивизии, Леню Морозова. Он для украшения компании фельдшерицу из медсанбата приведет. Наш фельдшер долдон долдоном, а эта Раечка девочка приятная, поет хорошо. Леня гитару принесет. Ты не думай, никакого офицерского борделя, я и кое-кого из разведчиков позову. Не возражаешь?

Вечером Шерешевского как подменили. Гимнастерку расстегнул, рассказывал с акцентом смешные грузинские истории, кончающиеся неожиданным тостом, со вкусом ухаживал за Раечкой, преувеличенно восторгался ее пением. Потом сам взял гитару. Пел русские и цыганские романсы, пел под Лещенко, под Вертинского. Пел почти профессионально, актерски. Раечка и разведчики слушали, не спуская глаз.

Разошлись часа в три. Сашка оттер Морозова, пошел провожать Раечку. Через час вернулся. Молча разделся, не зажигая коптилки. Закурил. Тихо спросил:

— Не спишь?

— Тебя ждал.

— Знаешь, я, когда выпью, голову теряю. Могу глупости наделать. Не давай мне напиваться.

— Как я не дам, если ты хочешь? Не могу же я тебе приказывать. Ты капитан, я лейтенант.

— Причем здесь это? Я же с тобой, как с человеком, говорю. Если увидишь, что контроль над собой потерял, — хоть связывай. Позови своих ребят и свяжи. Потом спасибо скажу. Бывало со мной всякое. Я из того полка ушел, потому что дал по морде заместителю комполка по строевой. Тоже выпил. Но дал за дело. За одну телефонисточку. На тормозах спустили, чтобы сор из избы не выносить, но пришлось уйти. Да я и сам рад был: сволочей там много. Здесь у вас вроде поменьше. А теперь считаю повезло — с тобой встретился.

Через несколько дней Шерешевский спросил:

— А в карты здесь не играют? Я у Мурыханова, кажется, видел — колода на плащ-палатке валялась.

— Балуются ребята в очко… Молодым офицерское жалованье девать некуда.

— А ты играешь?

— Вообще-то играю, но у меня денег мало, я себе только сотню в месяц оставляю, остальное оформил аттестатом матери.

— Слушай, Борька, организуй игру. Мне деньги нужны. Я в том полку остался должен четыре тысячи, а есть только восемьсот. У тебя хоть немного есть?

— Две сотни.

— Я тебе еще триста дам, будет пятьсот. Неужели мы вдвоем четырех тысяч не наберем? Выиграем четыре и хватит. Если друг у друга не срывать банк, за ночь хорошей игры можно набрать.

Позвали Мурыханова, фельдшера, несколько человек из пехотной дивизии. Играли с малыми перерывами на личные и военные дела двое суток. Сашка отпросился на день у Суровцева на Большую землю и сгонял на мотоцикле за тридцать километров. Отдал долг.

В очередном письме к Елизавете Тимофеевне Борис написал: "Кажется, у меня впервые в армии появился друг", а вечером перед сном прочитал Сашке:

Лишь утихнет гром орудий,
И с войны со всех сторон
По домам уедут люди,
Просто люди, без погон.
И придет на берег невский
Александр Шерешевский,
И, сверкая орденами,
С неубитыми друзьями
За бутылкою вина
Вспомнит, что была война.
Вспомнит мертвых, уцелевших,
Пули свист и мины вой,
И ряды машин сгоревших
У дороги фронтовой,
Номера разбитых Армий
Встречи, случаи, слова,
Как на Вайновском плацдарме
Он со мню воевал,
Как в тоскливый вечер серый
Неумелых офицеров
До рубашки раздевал.

5.

Все двадцать самоходок стояли, как на параде, перед склоном. На пригорке — первая линия немецких укреплений — окопы, дзоты. Ясное дело, дрейфят ребята. Почти все командиры орудий зеленые, только что из училищ. Вылезешь на склон, прошьют немцы прямой наводкой насквозь. Броня на сучках хреновая, а боковые стенки и вовсе папиросная бумага. Пехота тоже лежит за машинами и не торопится.