Двенадцать

– Потому, что уже поздно, – ответил Юстас. Помолчал, глядя на ее лицо зрячим глазом. – Джеки не было в больнице. Именно это я хотел тебе сказать. Джеки сидела в машине.

Ощущение такое, будто в ней что-то сломалось. Именно такое чувство. Что-то сломалось внутри. Последний рывок, последняя нить, соединявшая ее с прежней жизнью, была порвана. Она поплыла неизвестно куда.

– Она знала, насколько серьезно больна. В лучшем случае протянула бы еще пару месяцев, прежде чем ее бы отправили на корм.

Юстас наклонился ближе.

– Она хотела, чтобы случилось именно так. Завершающий момент прекрасной карьеры. Она не желала, чтобы это произошло иначе.

– Она мертва, – сказала Сара просто так, никому.

– Она сделала то, что должна была сделать. Джеки была героем сопротивления. А теперь здесь ты, чтобы занять ее место.

Сара даже не могла заставить себя заплакать. Странно, почему так. И вдруг она поняла. Она выплакала уже все слезы, положенные в этой жизни. У нее их просто не осталось. Как странно, когда плакать не можешь. Так любить человека, как она любила Джеки, и не ощутить в своем сердце скорби.

– Почему я?

– Потому что ты их ненавидишь, Сара. Потому что ты их не боишься. Я увидел это в твоих глазах в тот день, в грузовике. Ты помнишь?

Сара кивнула.

– Есть два типа злости. Одна дает тебе силу, другая – забирает ее. У тебя – первая. Я всегда знал это про тебя. И Джеки знала.

Это правда. Она ненавидела их. Ненавидела их за их злорадные взгляды, за их небрежную, сквозь смех, жестокость. Ненавидела за жидкую кашу и ледяной душ, за ту ложь, которую они заставляли ее выкрикивать вместе со всеми, за их дубинки, за их самодовольные улыбки. Ненавидела их до мозга костей, каждой клеточкой своего тела. Ее нервные клетки пылали ненавистью, ее легкие вдыхали и выдыхали эту ненависть, ее сердце стучало, прокачивая по сосудам эликсир неразбавленной ненависти. Она осталась в живых, потому что ненавидела их, и более всего она ненавидела их за то, что они забрали ее дочь.

Потом она поняла, что Юстас и Нина ждут, когда она заговорит. Поняла, что все, что они сказали и сделали, служило лишь одной цели. Медленно, шаг за шагом подвести ее к краю пропасти. Сделав следующий шаг, она уже никогда не будет собой.

– Что вы хотите от меня?

VII. Изгой

…Как мухам дети в шутку,

Нам боги любят крылья обрывать.

Шекспир, «Король Лир», Акт IV, сцена первая

40

Всех троих подобрал патруль Внутренней Службы утром. Их выслали на поиски пропавших заправщиков. К этому времени Питер, Майкл и Лора выбрались из убежища и вернулись на место нападения. От взрыва образовалась широкая, не меньше полусотни метров, воронка, а на полях вокруг валялись искореженные обломки машин. От продолжавших гореть луж нефти вверх поднимался черный маслянистый дым, марая собой небо, в котором уже кружилось облако птиц-стервятников. Вперемежку с обломками лежали тела, почерневшие, обгоревшие до хруста. Если чьи-то из останков и принадлежали напавшим, теперь определить это было уже невозможно. От загадочного блестящего фургона остались лишь несколько листов хромированного металла, ничего не значащих.

Майкл был сломлен. Его физические травмы – вывихнутое плечо, которое он сам себе вправил, ударив им в стену убежища, растянутые связки на лодыжке, рассеченная кожа над правым ухом, которую придется зашивать – были самыми легкими из всех. Двадцать три нефтяника и восемь человек из Внутренней Службы, люди, с которыми он жил и работал. Майкл был главным, был тем, кому они доверяли. А теперь их нет.

– Как думаешь, почему он это сделал? – спросил Питер. Он имел в виду Цепса. Долгой ночью, пока они сидели в убежище, Майкл рассказал Питеру о том, что увидел в зеркале заднего вида. Сейчас они сидели на земле, на берегу реки. Лора ушла вдоль берега вверх по течению. Питер видел, как она села на корточки у воды, как ее плечи вздрагивают от рыданий, слез, которых она не хотела показывать им.

– Думаю, он решил, что другого способа нет, – ответил Майкл, прищурившись и поглядев вверх, на кружащих птиц, хотя, судя по всему, просто смотрел в никуда. – Ты не знал его так, как я. У него внутри много чего было. Он никогда не позволил бы забрать себя. Хотел бы я, чтобы у меня духу хватило на такое, если что.

Питер прочел на лице друга боль и сомнение. Стыд выжившего. Хорошо знакомое чувство. Такое никогда не забудешь.

– В этом нет твоей вины, Майкл. Если кому и винить себя, так мне.

Если его слова и послужили утешением, видимых признаков этому не было.

– Как думаешь, кто эти люди? – спросил Майкл.

– Хорошо бы знать.

– Какого черта, Питер? Целый фургон Зараженных? Будто они у них домашние животные, а? А эта женщина?

– Этого я тоже не понимаю.

– Если им была нужна нефть, они могли просто отнять ее.

– Я не думаю, что они за этим пришли.

– Ага, точно. Я тоже.

Его тело напряглось от гнева.

– Знаю только одно. Если когда-нибудь найду этих людей, им не поздоровится.