Для Уолгаста это началось с ощущения движения самого по себе. Он находился нигде, плавал в бесконечном пространстве, лишенном измерений. Но образ начал собираться, по кусочкам, пространственные и временные координаты становились четче, и он вдруг понял, что ради всего святого едет на велосипеде. На велосипеде! Как странно. Он, и на велосипеде? Он много лет на велосипеде не ездил, но в детстве ему очень нравилось. Ощущение полной свободы, эффект вращающихся колес, удерживающий его от падения, энергия тела, преобразуемая этим чудесным механизмом в движение со скоростью ветра. Уолгаст ехал на велосипеде по пыльной сельской дороге, а позади ехала Эми, на своем велосипеде. Это удивило его, не больше и не меньше, чем все остальное. Все это просто
– Куда мы едем? – спросил Уолгаст.
Эми улыбнулась.
– О, уже близко.
– Что… это за место?
Она ничего не ответила. Они ехали и ехали. Сердце Уолгаста наполнялось теплом, будто он снова был мальчишкой. Мальчишкой, едущим на велосипеде на закате, в ожидании, что его окликнут и позовут домой.
– Ты не устал? – спросила Эми.
– Вовсе нет. Просто чудесно себя чувствую.
– Давай остановимся на вершине следующего холма, хорошо?
Они подъехали и остановились. Внизу раскинулась долина, заросшая зеленой травой. Вдалеке, среди деревьев, виднелся дом. Белый, небольшой, такой же, как остальные, с крыльцом и черными ставнями. Эми и Уолгаст положили велосипеды и молча стояли вместе. Ветра не было вообще.
– Вот это вид, – сказал Уолгаст. – Кажется, я знаю, где я.
Эми кивнула.
– Странно.
Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
– Мне всегда казалось, что я очень устал. Не помню уже, когда это началось, но, быть может, и к лучшему. Это всегда так бывает?
– Не уверена. Думаю, иногда.
– Я вспоминаю, как думал, что надо быть храбрым.
– Ты и был. Самый храбрый из всех, кого я знаю.
Он задумался.
– Что ж, хорошо. Я рад слышать это. В конце концов, наверное, другого человеку и не нужно.
Он снова бросил взгляд на долину.
– Этот дом. Я должен войти туда, так?
– Думаю, что да.
Он повернулся и посмотрел на нее. Минула секунда, и он расплылся в понимающей улыбке.
– Погоди-ка. Ты
– Думаю, да.
Уолгаст восхищенно покачал головой.
– Будь я проклят. Подумать только. Моя маленькая Эми выросла и влюблена. А он тебя любит, этот человек?
– Думаю, да, – сказала она.
– Дурак был бы, если б не любил. Можешь ему это от меня передать.
Мгновение они молчали. Эми ждала.
– Что ж, – заговорил Уолгаст хрипло. – Я так понимаю, моя работа здесь окончена. Наверное, я всегда знал, что такой день наступит. Я буду скучать по тебе, Эми.
– Я тоже буду скучать по тебе.
– Это всегда было тяжелее всего, скучать по тебе. Думаю, поэтому я так и не смог уйти. Всегда думал, что же Эми без меня делать будет? Как смешно, что теперь все стало наоборот. Наверное, все родители такое чувствуют. Но совсем другое дело, когда такое случается с тобой самим.
Слова застряли у него в горле.
– Давай сделаем это быстро, о’кей?
Она обхватила его руками. Она тоже плакала, но не от горя. Ну, быть может, оттенок печали в этом и был.
– Все будет хорошо, обещаю.
– Откуда ты знаешь?
На другом краю долины, на краю сверкающих полей, открылась дверь дома.
– Потому что в этом суть небес, – сказала Эми. – Они открывают дверь дома на закате, и там все, кого ты любишь.
Она крепко прижала его к себе, обнимая.
– Пришло время вернуться домой, папа. Я удерживала тебя так долго, как только могла, но теперь тебе надо идти. Они ждут тебя.
– Кто ждет, Эми?
На крыльце появилась женщина с младенцем на руках. Эми отодвинула свое лицо от него и прижала ладонь к его щеке, залитой слезами.
– Иди, посмотри, – сказала она.
70
Она очнулась от холода и образа звезд перед глазами. Сотен, тысяч звезд, миллионов. Звезд, медленно вращающихся в небесах, глядящих ей в лицо. Некоторые из них падали. Алиша смотрела на их падение, считая секунды. Один, тысяча, два, тысяча, три, тысяча. Подсчитывала время их падения, а они все падали. И она поняла, что мир там же, где она его оставила, и что она все еще жива.
Как она могла остаться жива?
Она села прямо. Сколько времени, неизвестно. Луна зашла, погрузив небо в черноту. Ничто не изменилось. Она осталась такой же.
И все же.
Звук ее имени, шепот на ветру.
Она знала, чей это голос.