Двенадцать

Гилдер и Нельсон ушли из лаборатории и поднялись на крышу на лифте. Левая нога снова волочится, подумал Гилдер, хромота, будто икота. Наверху их встретил дежурный офицер из «Блэкберд», Мастерсон. Просто коротко кивнул, ничего не говоря. Из старых «Блэкбердов» парень крепкий, как грузовик, с руками толщиной в пожарный гидрант и каменным лицом студента-переростка. В своих обтекаемых солнцезащитных очках, кепке-бейсболке и бронежилете Мастерсон напоминал не человека, а пластиковую фигурку супергероя. Откуда они таких берут? На ферме выращивают? Или из пробирки? Убийцы, простые и незамысловатые, Гилдеру всегда не нравилось иметь с ними дело. Ричардс был типичным экземпляром такого. Однако их повиновение, почти как у роботов, идеально подходило для определенной работы. Если бы их не было, их надо было бы выдумать.

Он подошел к краю крыши. Недавно миновал полдень, воздух был неподвижен, в безжалостных лучах солнца земля была безлика, как бильярдный стол. Идеально ровный горизонт нарушали лишь сверкающие здания с куполами, наверное, какой-то колледж, да еще чашеобразное сооружение к югу, видимо, футбольный стадион. Одна из таких школ, подумал Гилдер, спортивный зал, замаскированный под колледж, где преступники типа учатся и получают липовые дипломы, пополняя казну учебного заведения и избивая соперников в матчах по осени.

Он поглядел на лагерь ФАЧС. Наличие беженцев поначалу его беспокоило, как непредвиденное обстоятельство. Но, осмыслив ситуацию, он понял, что это не играет роли. Военные сообщали, что через день-два их всех здесь уже не будет. А пока что мальчишки играли в футбол у колючей проволоки, пиная еле надутый мяч. Гилдер глядел на них пару минут. Мир может рассыпаться на части, но дети есть дети, они могут на мгновение оставить все свои заботы и отдаться игре. Возможно, именно это Гилдер нашел в Шоне. Те немногие минуты, когда он мог почувствовать себя мальчишкой, тем, кем никогда не был. Может, это все, чего он желал – чего желал бы любой.

Но не Лоуренс Грей. Что-то не давало ему покоя, не только эта невероятная история, не только немыслимое совпадение, в том, что он повстречал бывшую жену агента Уолгаста. То, как Грей говорил о ней. «Прошу, не причиняйте ей вреда. Вам только я нужен. Просто не делайте плохо Лайле». Гилдеру было немыслимо представить, чтобы Грей о ком-то так заботился, в особенности – о женщине. Если смотреть на сведения о нем, можно представить, в лучшем случае одиночку, в худшем – социопата. Но Грей умолял пощадить Лайлу от чистого сердца. Между ними что-то случилось, образовалась некая связь.

Гилдер обвел взглядом весь лагерь. Всех этих людей. Они в ловушке, и дело не в колючей проволоке, которая их окружает. Физические барьеры – ничто по сравнению с барьерами сознания. На самом деле их порабощают их окружающие. Мужья и жены, родители и дети, друзья и товарищи. То, что, как они думают, дает им силы, на самом деле имеет совершенно противоположный эффект. Гилдер вспомнил семейную пару, тех, что жили напротив, которые положили в машину свою спящую дочь. Сколь тяжела ноша, что оказалась в их руках. Когда настанет конец для всех них, они покинут мир в страдании, их мучения будут в миллион раз сильнее оттого, что они теряют ее. Придется ли им узреть ее гибель? Или они исчезнут раньше, осознавая, что станет с ней, когда не станет их? Что будет лучшим? Ничто, вот ответ. Их рок в любви. Вот что делает любовь. Отец очень хорошо показал это Гилдеру.

Он умирает. Это неоспоримо, это естественно. А еще факт в том, что Лоуренс Грей, ничтожество никчемное, чертов уборщик, человек, который не принес миру ничего, кроме скорбей, за всю свою жалкую жизнь, – не умирает. В теле Лоуренса Грея содержится нечто, являющееся ключом к абсолютной свободе. Хорос Гилдер найдет этот ключ и овладеет им.

17

Тянулись дни. Об автобусах не было слышно ни звука.

Все нервничали. Снаружи, за проволокой, военные приходили и уходили, их становилось все меньше. Каждое утро Китридж шел к навесу, чтобы узнать текущую ситуацию, и каждый раз ответ был одинаков. Сохраняйте терпение, автобусы в пути.

Целый день шел дождь, и лагерь превратился в одно большое озеро грязи. Потом выглянуло солнце, и грязь высохла, превратившись в корку. Каждый день привозили армейские сухпайки, которые выгружали из военных пятитонок, но никаких новостей не было. Биотуалеты омерзительно воняли, мусорные баки были переполнены. Китридж часами смотрел на ворота. Беженцев больше не становилось. С каждым днем в нем нарастало ощущение жизни на острове посреди бурного моря.