Двенадцать

— Вот, Дмитрий Анатольевич! — вдруг раздался голос утренней бабушки. — Они тут курят. Прямо в палате!

В палату стремительно зашёл главврач.

— Ну, девочки, мы так не договаривались! — он был в пальто и вращал ключи на пальце. — Мы вам все условия, а вы хулиганите…

— Простите нас, — Инга Васильевна медленно развернулась к Дмитрию Анатольевичу фасадом. (Дмитрий Анатольевич вспыхнул, увидев эту неземную красоту.) — Это всё я. Иногда требуется покурить для разрядки. А больной выходить нельзя… Но я не видела на двери запрещающих знаков… И, потом, в Америке — в платных отделениях — курят, разговаривают по телефону и даже заходят в Интернет.

На словах «платное отделение» Дмитрий Анатольевич засмущался и отослал бабушку в коридор.

— Я ничего не имею против общения. Но в больнице существуют свои правила, вы должны это понимать.

— Что же, я поняла, — Инга Васильевна встала. — Выздоравливайте, Лора… У нас очень много работы впереди… Редактор отдела криминальной хроники… Вас устроит такой расклад? Жить пока сможете у меня. С квартирой помогу… Думайте, поправляйтесь, дорогая…

Наклонилась ко мне и вдруг поцеловала! Поцеловала меня в губы, сильно и торжественно. Более того, легонько потёрлась своим греческим носиком о мою исцарапанную щёку. Пять секунд. Естественно, я не успела даже ударить её ногой…

— Вы на машине, э-э-э?.. — Инга Васильевна уже выпрямила стан и сосредоточила своё внимание на порозовевшем главвраче. Я была немедленно забыта.

— Дмитрий Анатольевич. Главврач.

— Очень приятно. Инга Васильевна. Главный редактор «Вечерки».

— Рад. Приятно удивлён. Читаю-с…

Они стояли некоторое время рядом со мной и быстро углублялись во флирт. Голоса становились ниже, глаза ярче, тела ближе. Они совсем не стеснялись меня. И вышли только потому, что скоростными темпами прошли первую стадию и нужно было сменить обстановку. Я снова осталась одна.

В пакете «от Инги» была бутылка красного вина в плетеном корпусе. И розовое сердечко на верёвочке с вышитым почему-то «Мерри Кристмасом».

— Ай лав ю! — заверещало сердечко под пальцем. — Ай лав ю!

Просто лежать очень трудно. И страшно. Ещё меньше, например, хотелось листать журнал. Но пришлось листать, иначе мысли меня убивали.

По сотому кругу пересмотрела фотографии, прошлась по тесту «Умеете ли вы быть нежной». Выберите один из трёх вариантов ответа. Надо же, оказывается, я не умею быть нежной… Я вдруг услышала, как вою. Натурально вою, по-волчьи.

Медсестра, кажется, принесла валерианки. Ничего не помню. Такая жуть, такая пустота, такая тоска… Зачем жить, сколько я ещё выдержу этот бред, этот сюр, этот трупный марафон? Не помню, как заснула. Было ощущение, что просто вытекли все соки, и я погасла. И в мутной, тревожной пустоте вдруг стали мелькать яркие и болезненные вспышки сновидений. Заколотый микрофоном Андрей Лагунин падает на сцене на колени и весело кричит залу: «Огонь!» Вверх взлетают сотни рук с зажигалками, Андрей хохочет и горстями бросает в зал золотые серьги. Серьги сыплются на подставленные холсты и прожигают их, оставляя чёрные дымящиеся дыры. В каждой дыре сидит Пиотровская и курит, стряхивая пепел на открытую канистру бензина. Взрыв, и из горки чёрной обугленной плоти начинает расти дерево. Листья его сразу же опадают и ложатся к моим ногам в виде «Досье на…» и с описанием интервьюируемых. На вершине дерева распускается огромный бутон в виде плетеного бутылочного корпуса, корпус лопается, как перезревший овощ, и обнажает разноцветные пальчики адвоката Резанникова. Гремя копытами, пробегает Рушник, волочащий за волосы голову главврача Дмитрия Анатольевича. Изо рта главврача блестящим потоком льётся битое стекло. Прямо мне в лицо. Я заслоняю лицо ладонями, вдруг мои руки с силой кто-то отводит в сторону — я вижу голую Ингу Васильевну, она улыбается и впивается в мои губы поцелуем. А я задыхаюсь и кричу.

— Т-с-с-с! Чего ты орёшь!

Я открыла глаза. Прямо надо мной — улыбающееся лицо Макса.

— Откуда ты? Сколько времени?

— Из дому. Время раннее. Часов пять. Рассвет уже полощется.

— Что ты здесь делаешь?

— Решил, что тебе скучно. Сделал над собой усилие и заглянул к боевому товарищу перед работой. Слушай, давай будем звать тебя агентом Скалли, а меня — Малдером?

— Как тебя пустили?

— Я очаровал всех местных девушек. Слушай, а ты что, совсем не встаёшь? Как насчёт того, чтобы сбежать? Сядем в машину — и айда по маршруту японских туристов. «Золотое кольцо России»… Дальний Восток и Воркута… Надоело всё.

— Не могу. Зачем?

— А что — лучше вот так тухнуть здесь? Пусть они тут все друг друга поубивают. Вернёмся, когда восстановится.

— Что восстановится?

— Кислотно-щелочной баланс! Ты что, дура? Я же тебе сбежать предлагаю!

На секунду мне стало приятно от этой мысли. Сбежать с Максом.

— Нет… Я не могу…

Макс выпрямился, посмотрел на меня с холодным интересом.

— Ну, смотри, я тебе предлагал. Не хочешь испортить Лёве свадебные ощущения? Или соскучилась по очередному жмурику?

— Не спрашивай, Макс. Анализы обещали сделать… У меня просто нет сил… Я ходить не могу.

— Дальше будет больше.

Он встал, подошёл к окну.