Двенадцать

Сейфы я нашла, много разных сейфов. Правда, все они были либо настолько малы, что вместили бы в свой желудок только Чапу, либо плотно запакованы в картон. Как-то не очень верилось, что маньяк сначала займётся распелёныванием сейфа. Хотя, если он здесь работает, то под видом демонстрации последних поступлений — запросто. И приведёт, и картонку снимет, и дверцу откроет, и внутрь заглянуть предложит.

И тут на очередном повороте мне открылась следующая картина. Суровая сейфина полтора на метр, глянцево-чёрная, с приоткрытой золотистой пастью, в которой лежали, нежно поблескивая, наручники… У меня закружилась голова. Я толкнула слоновью сейфодверь, бесчувственной рукой взяла наручники. И ключики рядом зачем-то. Всё настоящее, готовое к употреблению. А чтобы окончательно развеять мои сомнения, из самой глубины сейфа на меня взглянула заботливо развёрнутая «Вечерка» со статьёй о последнем убийстве…

Я стояла над сейфом, держа в вытянутой руке наручники, и всё живое-биологическое-органическое во мне срослось в один дрожащий отупевший комок, в самом центре которого тяжело пульсировала воспалённая сердцевина. Я просто вцементировалась в пол и прилипла к наручникам, а позвоночник мой навеки застыл в этой гарсон-позе, и могла пройти вечность, прежде чем я бы пришла в себя, но тут…

Раздались шаги. Не опасливое цоканье копытец местных администраторш, спешащих туда, где непорядок в хозяйстве. Не безжалостная поступь охранника. Неторопливые, смачные, плотные, довольные шаги Убийцы…

Я задышала ртом, как собака, и закрыла глаза. И я ещё собиралась поразить его насмерть ногтями! Да я не могу даже обернуться и посмотреть на него!

Он миновал комнату с сейфами, на секунду остановился. Боже! Может быть, он не пойдёт дальше? Только бы он не пошёл дальше! Только бы он решил, что дальше ему нечего делать! Что ж я дышу-то, как турбина самолёта?

Естественно, он пошёл дальше. Шаг. Второй. Т-т-третий. Он у меня за спиной.

Я онемела, ослепла, оглохла и умерла раза три подряд, непременно слегка оживая, чтобы снова задохнуться от ужаса.

«…Мне кажется, я его уже не боюсь. Так долго этот человек терзает мой разум, что я привыкла к его присутствию и к боли, которую он причиняет. Мне больно теперь оттого, что я так поздно опомнилась и позволила ему погубить такое количество людей. Всё. Хватит. Теперь моя очередь наступать и терзать…»

Даже цвет стен вокруг как будто бы изменился… Страшно. Страшно. И между лопаток жжёт его взгляд, а может, это просто кожа репетирует выстрел… Он выстрелит? Или метнёт какой-нибудь кинжал? Или…

— Ты так и будешь стоять? У нас мало времени, любимая…

Всё. Конец. Плотины не выдержали. Мир рухнул. Я тоже.

Это был голос Лёвы!!!

Я научилась заново различать предметы только через какое-то время. И уже в его машине. Лёва выкручивал руль, развернув при этом голову на сто восемьдесят градусов. Темно. Окраина. Никого.

Единственное, что я смогла сымитировать в этой дикой ситуации, — это фальшивое удивление:

— Ты водишь машину?

Он посмотрел на меня безумными глазами и не нашёл достойного ответа. Более того, чуть не потерял контроль над автомобилем. Мимо проплыла возмущённая фура, за ней другая, третья. Они сверкали в темноте бортовыми огнями и обдавали нас пенистой дорожной грязью, придавая картинке мира изнутри нашего салона окончательно тоскливый вид.

— Куда мы едем, Лёва?

— Нам нужно срочно убраться из города…

— А почему?

Он снова посмотрел на меня, как вервольф, и столько всего было намешано в этом взгляде, что шансов не осталось. Лёва снова нервно оглянулся, со спутанных волос на его бледную щеку медленно упали капли. (Пота? Дождя?)

— Давай не будем тратить время на объяснения, — прохрипел он, — ты все прекрасно знаешь. Ты все знаешь лучше меня…

Тут во мне проснулся инстинкт самосохранения, и с печальным, но решительным криком я рванула руль в сторону. Лёва крикнул в ответ что-то такое же решительное, мелькнули огоньки фур и тёмные силуэты влажных трав, потом машина клюнула носом в кювет, потом — не помню.

Ещё одно включение. Похабное ощущение дикого похмелья. Голова пляшет и болит при этом, в глотке вата, в желудке горечь. Потом проявилась другая картинка: я снова обнаружила себя в машине. В другой, незнакомой. Я лежала на заднем сиденье, плотно запеленатая в чужую куртку. Я бы даже сказала — связанная чужой курткой. Рядом с моим лицом гулко булькали крупные, запотевшие бутыли.

— Скорее, друг мой, скорее, — говорил с переднего сиденья напряжённый Лёвин затылок.

— Дык спешу, — нервно отвечал ему другой затылок — водительский, незнакомый, сморщенный, украшенный тряпочной кепкой. — Надо было вам милицию ждать! И «скорую»!

— Некогда нам дожидаться, спешим.