Двенадцать дней Дэша и Лили

14 декабря, воскресенье

Если вы засунете Лили в самый точный рентгеновский аппарат в мире и изучите полученные результаты под самым точным земным микроскопом, то не найдете в ней ни единого плохого намерения. Она хорошая до мозга костей. Я как никто другой понимал, что ее ошибка порождена невежеством, а не жестокостью или злой шуткой. Я знал: она не осознает вселенского масштаба своей промашки.

Но, черт побери, я был взбешен.

Сначала, когда я уже собрался идти на вечеринку, меня позвала мама:

– Ты куда? Я иду с тобой!

«Ну ладно, – подумал я. – Мама с Лили прекрасно ладят. Меня это радует. Здорово, что Лили хочет зажечь елку в широком кругу людей. Не страшно».

Я даже не возразил, когда мама спросила: «Ты пойдешь в этом?» и нацепила на меня галстук. Мы впервые выходили с ней вдвоем в свет со времен моей половозрелости, которая все эти обязательные сыновне-мамины выходы упразднила. Я постарался быть на высоте. В метро мы болтали о том, что ее книжный клуб выбрал для чтения в этом месяце. После того как я признался в полном незнании работ Энн Пэтчетт, мы перешли на другую тему – мама с отчимом на новогодние праздники уезжали из города, я же решил остаться в Нью-Йорке. Все шло хорошо.

Но потом мы вышли на станции метро Лили, и наверху лестницы мама вдруг сжала мою руку.

– Нет. Этого не может быть… Нет.

Сперва я удивился: какое совпадение! Как отец оказался тут, у нас на пути?

Затем увидел в его руках подарок… и понял, в чем дело. День был безнадежно испорчен.

Мама тоже все поняла.

– Лили же не могла?.. – спросила она

Проблема в том, что отвечать не имело смысла. Мы оба знали, что такое возможно.

– О нет, – выдохнула мама. И на глубоком вдохе отрывисто повторила: – Нет. Нет. Нет.

Я знаю немало детей, расстраивающихся из-за развода родителей и жалеющих о развале семьи. Но я никогда не был одним из них. Даже со стороны видно, что мои родители пробуждают друг в друге только самое худшее, а я далеко не сторонний наблюдатель. Когда все развалилось – мне было девять, – казалось, наблюдение за отношениями родителей стало моей круглосуточной работой. Оба считали, что вооружены сильными качествами характера, но в реальности хватались за переоцененные слабости. От мамы постоянно исходили волны паники и ярости. От отца – надменности и праведного негодования. Я пытался не принимать ничью сторону, но низость отца превосходила все мамины недостатки. С тех пор в их отношениях ничего не изменилось. Отец ничего для этого не делал.

Лили знает, что я чувствую. Знает, что я держу родителей на приличном расстоянии друг от друга – так сказать, вне зоны боевых действий. Только так можно избежать бесчисленных атак со стороны отца, приносящие боль моей маме.

И сейчас маме было больно. Отец причинял ей боль одним своим видом.

– Я понятия не имел, – сказал я.

– Знаю, – ответила она. А потом, взяв себя в руки, решительно последовала за моим отцом.

– Необязательно это делать. Правда. Я объясню все Лили. Она поймет.

Мама улыбнулась.

– Мы не позволим победить террористам, Дэш. Я поучаствую в церемонии зажжения елки, будет там твой отец или нет.

Она даже ускорила шаг, поэтому в квартале Лили мы шли практически следом за отцом. Он по своему обыкновению не оглядывался.

– Пап, – позвал я, когда мы дошли до крыльца дома Лили.

Он повернулся и, увидев меня, нацепил маску «Я отец» (которая ему никогда не подходила). Затем перевел взгляд на стоящую рядом со мной маму и искренне удивился.

– Оу, – вырвалось у него.

– Да, – отозвалась мама. – Оу.

Мы с минуту постояли на крыльце, обмениваясь любезностями без всякого на то желания. Мама справилась о новоиспеченной-но-вовсе-не-новой жене. Отец – о ее новоиспеченном-но-вовсе-не-новом муже. Сюрреализм какой-то. Привычные имена звучали странно из произносящих их обычно уст. Я чувствовал в душе растерянность – ощущение, с которым рос. И мне не хотелось ощущать его снова.

Подарок в руках отца был красиво завернут – возможно, его женой, возможно, продавцом в магазине. Как бы то ни было, это говорило о заботе, которой я лишен годами. В подарок я получаю чеки. Если вообще что-то получаю. А поздравительные открытки за отца подписывает моя мачеха.

Лили еще не успела открыть дверь, как родители начали клевать друг друга.

– Не знал, что тебя пригласили, – сказал отец.

– А почему меня не должны были пригласить? – ответила мама.

Я попросил их успокоиться. На церемонии будет присутствовать вся семья Лили, и последнее, чего мне хотелось, – чтобы они увидели, насколько проблематичен мой генофонд.

Лили открыла дверь, и я мысленно напомнил себе: она не знала, не знала, не знала. Только это удержало меня от крика.

– Угадай, кого я повстречал?

Другая девушка на ее месте парировала бы мое саркастическое приветствие насмешкой. «Крампуса[2]?» – могла спросить Лили. Или: «Скруджа?» Или: «Иуду Маккавея?» Лили, конечно же, не собиралась говорить ничего подобного.

– Позволите взять ваши пальто?

Ни на ком из нас пальто не было.

Отец протянул ей подарок:

– Это тебе, моя дорогая.