Двенадцать евреев, которые изменили мир

Как Гойя предвидел боль и безумие Нового времени, где нередко правил бал «сон разума», так Кафка сумел предчувствовать через бездну своей болезненной души безумие XX века. Недаром философ Теодор Адорно говорил, что в его прозе нет помешательства, в каждой его фразе запечатлен отчеканивший ее могучий дух; но при этом каждая фраза Кафки была извлечена им из сферы безумия.

Зрелище унылой и монотонной жизни отталкивало его, и тогда Кафка уходил в нишу своего болезненного творчества, в воображение, создавая иной мир, совершенно не похожий на реальный. Но он не способен был уйти от себя самого, от чувства тревоги, тоски и страха, которое нередко им овладевало. В дневниках Кафка пишет: «Для меня эта ужасная двойная жизнь, из которой, возможно, есть только один выход — безумие».

В его текстах ощущается некий опыт, притягивающий и отталкивающий, невыразимый средствами существующего языка. Но, как говорит психоанализ, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Когда человек стремится что-то скрыть, он всегда проговаривается — в своем творчестве, в письмах, в беседе. Именно с Кафки подлинное искусство XX века двинулось против времени, ломая единый культурный стиль эпохи, внося новые правила и иную стилистику. Кафка предвидел абсурдность тоталитаризма так же, как Пруст обнажил предельный психологизм.

XX век — это эпоха слов, которые во многом устранили разницу между добром и злом, это время действий, в основе которых абсурд и бессмысленность. Тексты Кафки — что это? Абсурд реального мира или же реальность абсурда?! У него сон и явь сливаются воедино. Его пространство условно, в нем нет системы измерения, господствует лишь случайность. Человек Кафка несчастен. Его что-то мучает. Его спутники — чувство страха и необъяснимой вины. Кафку невозможно понять до конца. Он символичен и метафоричен. Каждый из нас находит свой смысл между строк. Читать Кафку — означает будить символы, ибо благодаря соединению повседневной реальности и мистической неопределенности писатель достигает высшей степени символизации и многозначности.

Здесь и сладчайший соблазн страдания и отверженности, переплетающийся с тягостными мучениями 60лезненного одинокого человека. Здесь и страх смерти как страх недосягаемости вечного существования, которое, похоже, отождествлялось Кафкой с материнским абсолютным признанием и с материнской защищенностью от вселенского хаоса.

Франц Кафка — центральная и самая загадочная фигура литературы XX века. Этот тихий, закомплексованный, страдающий от своей худобы и высокого роста еврейский юноша из предместий Праги начал писать полубезумные рассказы, когда европейская цивилизация процветала, а на улицах городов царило спокойствие. Это благополучное и светлое жизнеустройство не было готово к восприятию головокружительных, абсурдных и безнадежных миров, которые предчувствовал Кафка.

Постоянно во всем сомневающийся, бросающийся из омута отчаяния и тоски в грезы литературного творчества, делающий предложение своей любимой «на расстоянии» Фелице Бауэр и тут же отказывающийся от него, Кафка сам не верил в свою гениальность. Он писал лишь потому, что не мог не писать. Из-под его пера выходили письма, рассказы, дневники. Но, поразительное дело, в итоге ему удалось невозможное. В его творчестве все объяснимо, все невероятно и вместе с тем обыденно, само собой разумеющееся.

Его внутренний мир, чудовищный и безрадостный, как и его болезненное состояние, во многом определили духовный тонус и особенности его произведений. Кафка внес в художественно-интеллектуальную стилистику эпохи острое ощущение трагизма жизни, ее неустойчивости, враждебности человеку. Трагизм мироощущения перерастал у него в ужас перед бытием вообще.

Проза Кафки — это неправдоподобная, изломанная, дышащая жутью и безнадежностью картина мира. Теодор Адорно полагает, что мощь Кафки — это мощь разрушения. Кафка претворяет в искусство «сор действительности». Он не изображает картину надвигающегося общества непосредственно, а монтирует ее из отходов, которые формирующееся будущее выбрасывает из «проходящего настоящего». Кафка, как и всякий большой художник, был пророком. Видимо, еще и поэтому до конца Кафку понять невозможно. До конца и он себя не понимал. Иначе к чему эта его фраза из дневников: «Люди меня едва ли когда обманывали, а письма — всегда, причем не чужие, а собственные».