Двенадцать месяцев. От февраля до февраля. Том 2

Он перестал читать стихотворение Бориса Леонидовича и уставился на меня, глядя, как шевелятся мои губы: я машинально продолжал про себя произносить великие пророческие строки. А когда он понял, что я закончил и прочитал последнюю строку: «Жизнь прожить – не поле перейти», – то вновь задал вопрос:

– Вот ты книжник, любитель поэзии, считающий наверняка и по праву Пастернака одним из величайших русских поэтов. Знаешь, почему в первой публикации стихов из романа – помнишь, коричневенькая такая, маленькая книжка, в серии «Библиотека советской поэзии» года три назад изданная…

Я машинально поправил:

– Пять.

– Что пять? – не понял Дима.

– Эта книга вышла в 1967 году, это было пять лет назад, а не три.

– А… Ну, это, собственно, неважно, три или пять, главное, что в ней впервые в Советском Союзе были опубликованы стихи из запрещённой книги. Правда, об этом нигде там не упоминается. Так вот, в этот сборник вошли все стихи из романа, за исключением двух – «Августа» и «Гамлета». Знаешь, почему их там нет?

– «Август», – тут же ответил я, – явно из-за строк:

Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по-старому,
Преображение Господне.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.

Я хотел продолжать читать, но он меня прервал:

– Хватит, хватит. Вижу, знаешь и любишь. Молодец. Ну а «Гамлет»?

Я покачал головой. Может, и знал, когда книжка вышла, и все в моём тогдашнем окружении эту историю обсуждали, но не придал этому большого значения и благополучно забыл.

Дима посмотрел на меня, посмотрел и закончил:

– Ты же прекрасно знаешь это стихотворение. Неужели не можешь догадаться?

Я всё так же помотал головой.

– Там же почти прямая цитата из Библии, из Евангелия от Марка: «Авва! Отче! Всё возможно Тебе; Пронеси чашу сию мимо Меня». Пастернак лишь немного пригладил текст, и получилось так: «Если только можно, Авва Отче, чашу эту мимо пронеси». Ясно тебе?

Вот тут я утвердительно кивнул, это я и вспомнил, мне действительно об этом говорили когда-то, да и сейчас окончательно для себя уяснил.

– Ладно, – вдруг прервал все разговоры Дима, – уже следующий день наступил. Меня сон начал донимать. Пойдём-ка, друг сердешный, спать.

И мы пошли, хотя спать я совсем не хотел, но сказали – надо идти, я и пошёл. Правда, как голову на подушку положил, сразу же отключился.

Глава третья 23 ноября 1973 года

Утром меня разбудило солнце. Оно успело немного приподняться над морем, отыскало круглое отверстие иллюминатора и нежно пощекотало мне левое веко. Я подскочил, как будто на меня ведро холодной воды вылили.

– Надо же, – бормотал я про себя, – солнце взошло, а я в каюте валяюсь. Время-то к девяти уже, вот-вот на завтрак призовут.

И я, ненадолго заскочив в санузел, где второпях привёл себя в порядок, помчался на палубу.

«Армения» в сопровождении лоцманского катера медленно входила в порт. Город поднимался от моря вверх и выглядел очень привлекательно. Почти напротив нашей стоянки высилась колонна, на которую был вознесён небольшой человечек. Без бинокля я рассмотрел только вытянутую вперёд руку, как мне представилось, в попытке до чего-то дотянуться, но, скорее, он указывал куда-то.

Сразу после завтрака началась высадка. Вроде всё уже привычно, как всегда, но было и отличие: вместо наших родных паспортов нам всем раздали пропуска, маленькие такие прямоугольнички, на которых были наклеены наши фотографии и по-испански написаны имена и фамилии.

Автобусная стоянка расположилась вдоль причала, так что нам надо было лишь пройти через таможню и пограничный пост, где на наши пропуска даже не посмотрели, и мы сразу же оказались около автобусов. Рядом с нашим номером первым стояла небольшого росточка худенькая женщина то ли с очень смуглым, то ли с чересчур загорелым лицом и смоляно-чёрными волосами. Её возраст было трудно определить, я дал бы ей лет тридцать, максимум тридцать пять. Стояла она совершенно спокойно. Проходя мимо неё, я вежливо поздоровался, в ответ она кивнула – и всё.

Когда все уселись на местах, в автобусе появилась Надежда вместе с этой темноволосой незнакомкой. Наша вожатая молча села около окна, а незнакомка с микрофоном в руках осталась стоять в проходе.

– Здравствуйте, – на чистейшем русском языке, без примеси какого-либо акцента проговорила она и внимательно осмотрела автобус.

В салоне наступило молчание. Мы в этой поездке столько всего видели, что даже удивляться у нас уже не было сил, а незнакомка продолжила:

– Ещё два года назад меня звали Анжела Карлосовна Гонсалова, и я работала доцентом на кафедре новой и новейшей истории стран Европы и Америки Московского государственного университета. Сейчас меня зовут Анжела Гонсалес, и я перед вами выступаю в роли гида в Барселоне. Удивлены? Если бы мне такое сказали лет десять назад, я бы тоже сильно удивилась.