Двенадцать минут любви

— Да, — отвечаю, не успев дотянуться взглядом до лица мужчины, венчающего его гигантское туловище. Собственно, и во время танца я вижу только его грудь. Ее обладатель — Руперт Ньютон. Имя идеально подходит к внешности скучающего джентльмена Викторианской эпохи, коллекционирующего, скажем, марки.

— Я часто бываю в Буэнос-Айресе, — мимоходом сообщает он. — Недавно купил там квартиру.

— Замечательно, — улыбаюсь я, радуясь, что он не замечает зависти в моих глазах. Руперт хороший танцор, но от него веет скукой. И всё-то он видел, и всё-то он знает.

Немного позже выясняется, что он действительно праздный джентльмен, только собирает не марки, а редкие велосипеды и записи танго.

Каких только тангерос я не встречаю в следующие несколько дней — выходцев из разных стран, всех цветов и национальностей, но всех объединяет одно: их распирает от счастья, что они ньюйоркцы. Один из них, молодой болгарин, окончивший когда-то тот же французский колледж в Софии, что и я, теперь работает здесь в банке. К тому же он искусный танцор и приглашает меня на мини-экскурсию по местным милонгам. Он одержим восторгом, доходящим до какого-то безумия. Он слишком счастлив, чтобы танцевать.

— Подумать только, Новая Зеландия! Как ты там оказалась? Смотри, не выйди в итоге замуж за фермера, зароешь талант. Тебе надо перебираться сюда, вот где жизнь.

Я хвастаюсь своим путешествием в Буэнос-Айрес.

— Все ездили в Буэнос-Айрес. Это ж наши задворки, ну типа того. Хотя, сказать по правде… — О да, только его правды мне недоставало, учитывая, что у меня и так испортилось настроение, — нам даже не нужно туда мотаться, ведь каждую неделю все эти маэстро приезжают сюда. И еще преподают местные аргентинцы. Они все тут. Здесь нужно быть. — Он смотрит на часы. — Давай, нас ждет вечеринка.

Моя неделя в Америке — калейдоскоп танцев и милонг. В своей попытке «накатать» как можно больше километров на танцполе я забываю имена и площадки, все они смешались в моей голове. Танцевальный мир «Большого яблока» требует нечеловеческой выносливости, и после шести ночей в подобном ритме я начинаю выдыхаться.

Последнее наше мероприятие проходит на открытом рынке в Гринвич-Виллидж. Людей пришло огромное количество: и участников, и просто зрителей. Мой удачливый земляк, как одержимый, выделывает па со своей новой сицилийской знакомой. Спустя несколько лет они поженятся и поселятся в залитом солнце пентхаусе с видом на статую Свободы, в пешей доступности будет с десяток милонг. Их дети будут танцевать танго с американским паспортом в кармане и улыбкой победителей.

А я? Я стою и смотрю на них. Я хочу быть одной из них — одной из этих счастливцев, но знаю, что не могу. Зато я вижу, почему танго так популярно в Нью-Йорке: оно каждому дает шанс — мальчику из Софии, девочке из Сицилии, и если ты хорош, то не упустишь его. Эта круглосуточная милонга возможностей очаровывает их и рождает желание танцевать еще и еще. Здесь не Буэнос-Айрес, но нечто подобное по своему величию. Своего рода Вавилон, то, чем аргентинская столица была сто лет назад, на расцвете танго. В тепличных же условиях Нью-Йорка оно до сих пор цветет, порождая новые гибриды.

Но мне пора обратно в мою тихую заводь. Я прощаюсь со счастливчиком банкиром и с кузиной, с которой жила бок о бок все это время. Она, бывшая модель, ростом за метр восемьдесят, пытается прийти в себя после кошмарного свидания с карликом, явившимся в ее квартиру с букетом, за которым не видно его самого. Советую ей попробовать танго. Там так много высоких мужчин.

— Звучит заманчиво, — реагирует она. Но в голосе слышится, что моя одержимость кажется ей, мягко говоря, неразумной. Будучи истинной жительницей Нью-Йорка и работая в финансовой сфере, сестра не понимает, как можно делать что-то без цели.

— А ты встретила кого-то?

— Конечно, сотни людей. — Мне вспоминаются Карлос Риварола, и Гильермо д’Алио, и все те интересные мужчины, с кем довелось потанцевать. И все же приходится признаться: того самого «кого-то» я еще не встретила.

А теперь назад, в городок с открытки.

«Добро пожаловать в город моряков!» — на океанском ветру под ясным небом Окленда развевался приветственный баннер.

Едва мы приземляемся, я уже хочу обратно в Буэнос-Айрес. Больше, чем когда-либо, я понимаю, что мне не место в городе будущего, городе крепких, любящих путешествовать мужчин. Мой дом там, в столице ночных милонг, курящих тангерос и музыки прошлого, где на улицах царят драматизм и запустение, меланхолия и воспоминания. Скажете, извращение? Возможно. Но такой уж я родилась.

Я не нахожу себе места, зато постура улучшилась, и теперь я без труда могу ходить и танцевать на каблуках. За месяц моего отсутствия ситуация с танго в Окленде изменилась.