Двенадцать ночей

Море под ними было изменчивым узором морщин и штриховки, было голосом гулкого безмолвия из глубины гигантского колодца. Элл молчала, но высвободила руку из-под одеяла, которым все еще были окутаны ее плечи, и, прижавшись к сестре, обхватила ее за талию. Кэй ощущала ее прикосновение, по-прежнему настойчивое, выдающее тревогу, страх, и пришла мысль о доме, от которого их относит все дальше, о ярких фонарях, чье сияние тонет в тускловатом свете холодного декабрьского дня, о маме, только начинающей ворочаться в постели и удивляющейся, почему таким поздним утром в доме так тихо. Рождественским утром. Наспех нацарапанная записка – вот и все, что они ей оставили.

– В былые дни, – заговорил Вилли на полувыдохе, словно продолжая с того места, на котором умолк, – мы путешествовали морем. Из Вифинии можно было плыть почти что куда угодно, хотя, конечно, это занимало время, больше времени, чем сейчас, и, естественно, это требовало от нас гораздо большей организованности. Теперь мы несемся сломя голову. Совершаем больше ошибок. Но, правда, и дел у нас больше.

От другого бока корзины донеслось фырканье Флипа – он все еще злится, поняла Кэй, из-за той последней страницы приказа. Обернувшись, она посмотрела на него сквозь снасти – он завис над панелью со шкалами и датчиками. Он нянчил их, был, судя по лицу, полностью на них сосредоточен, время от времени легонько поглаживал их кончиками пальцев. Глядя на него сбоку, она приметила по-детски длинные ресницы, румянец на скулах, гладкую кожу, сердитое, но вместе с тем какое-то веселое выражение лица. Его мятая, складчатая фигура и сложная мешанина шкал и рукояток вокруг него казались чем-то единым, как будто приборы и механизмы в такой же мере управляли им как инструментом, как он ими. Кэй порадовала мысль, что шар сам несет его домой, а он всего-навсего позволяет это и облегчает.

– Так куда же мы? В Вифинию? Где это?

– Нет, не в Вифинию, – ответил Вилли, едва заметно качая головой. – Место, куда мы направляемся, оно в горах, и у него нет названия. – Его лицо чуть просветлело. – Но мы движемся туда правильным способом. На плечах у ветра.

– На плеча-ах у ве-етра, – нараспев повторил Флип, стоявший в паре шагов. Он не поднял глаз.

– Но почему не в Вифинию?

Кэй не могла это так оставить, не могла после событий вчерашнего вечера. После доктора Андреа Лессинг. Она посмотрела на Вилли в упор, выдерживая его взгляд. Он не посмел отвести глаза.

– Потому что нет больше Невесты, – ответил он просто, а потом выпрямился, хоть и не до конца, и поспешил на помощь Флипу, хотя тому не нужна была помощь. Кэй стало ясно, что большего она не дождется. Большего не говорил никто – только эти два слова: Невеста, Вифиния, Вифиния, Невеста. В голове у нее, незваное, но неизбежное, звякнуло воспоминание о разговоре в кухне – о разговоре на повышенных тонах всего неделю назад. Сколько про это ни думай, ни к чему не придешь. Ежась от холода, Кэй стиснула зубы и сползла к Элл под одеяло – а та сразу же крепко-крепко ее обхватила. Глаза сами собой закрылись, корзина мягко покачивалась, Кэй слегка подташнивало от этой качки и начало уносить в дремоту. Точно сквозь дымку до нее откуда-то стали доходить слова Вилли – он продолжил свой ответ; сонная, разомлевшая в тепле, она улавливала, как могла, эти слова, которые текли медлительной струйкой.

– Вифинская… – прозвучало где-то очень близко от ее уха – может быть, он наклонился над ней или встал на колени, – Невеста. Царица волокон, дева-шелковица, дева-коса, воспламенительница десяти тысяч любящих сердец, единственная бессмертная. Когда я был мальчиком, до всего этого, я видел ее однажды, мельком, в долине под нашим домом, среди плантаций, – она шла к морю на закате солнца. Как ни подумаю об этом, о ней, так доныне всякий раз чувствую на лице влажный вес воздуха тем вечером, крохотный колючий холодок над верхней губой. Все, что о ней напоминает, прокалывает меня будто копьем.

Он замолчал, стало тихо, если не считать негромкого налетающего гудения, похожего на звериное подвывание. Копье Кэй почувствовала, и еще как, тут же вспомнились острые, нацеленные голоса родителей, отскакивавшие от близких стен маленькой кухни, фехтовальные выпады и парирующие движения, холодные отвердевшие взгляды. Внутренним взором – ветер между тем щетинился и выгибал спину – она видела отца, стоящего в сутулой позе, принимающего удар, подставляющего себя критике, будто жертва, будто он всего-навсего непонятый, но терпеливый герой. На нем было пальто, на плече висела сумка, он стоял у двери в прихожую, но не порывался идти. «Она же Невеста, в конце концов, – так почему ты на ней не женишься?» Ответа на это у него не было и быть не могло.

Но Вилли пребывал в другом мире.