Двенадцать обручей

Правее Карла-Йозефа оставалась Сигишоара со всеми ее лабиринтами, чуть погодя за контурами цитадели, средневековой аркады от Верхнего города до Нижнего и лютеранской кафедры он узнал Сибиу (ну да, он никогда в жизни там не бывал, но точно также он узнал бы любое здание, улицу, площадь любого на свете города или предместья — в этом теперь состояло особенное преимущество его новых возможностей, поэтому он в уме произнес «Сибиу, Германштадт» и повторил это название еще несколько раз), а потом по резкому выбросу огромной тучи смешанных ядовитых запахов — ну да, нефтехимикалии, и сера, сера, неизбежная сера! — сразу определил, что также справа, но значительно дальше, в каких-то полутора-двух сотнях людских километров, он огибает Тимишоару.

Трансильвания в целом пахла нефтью, да и все на свете пахло ею.

Сигишоара, Тимишоара — оба названия показались ему похожими на заклинания. Это была еще одна нить, пока не разорванная — детская и ребяческая любовь к заклинаниям.

Но, разумеется, не только замки, не только рыночные площади игрушечных немецких местечек, не только шпили и башни. Куда больше было пустоты, а второе место занимали железо и бетон, девяти-, десяти- и двенадцатиэтажные трущобы, завешанные бельевым тряпьем и обтыканные спутниковыми антеннами микрорайоны, далее шли пригородные мусорки, индустриальные свалки, захламленные промышленные территории, пустыри и шахтерские поселки. Всякое на своем месте.

Неподалеку от сербской границы горы перешли в равнину. Карл-Йозеф вздохнул и в последний раз оглянулся на фатальную страну, названную Карпатами.

В ту же, а возможно, и в следующую минуту Артур Пепа и Рома Вороныч проснулись лишь на миг, чтоб встретиться губами. Потом, снова проваливаясь в тот же эпизод, на котором только что была нажата кнопка «пауза», они расплели объятия и друг от друга отвернулись. Часть вторая любого спанья вдвоем — временное отдаление, возвращение в индивидуальную скорлупу со спасительным сигналом со дна заторможенного сознания: это всего лишь середина ночи! Это всего лишь середина жизни!

Вряд ли существует статистика, сколько людских пар во всем мире спит вместе в одно и то же время. При этом еще сложнее узнать, сколько из них спит по любви, сколько в силу привычки, сколько от усталости, сколько по расчету, сколько от отчаянья. И уж совершенно невозможно статистически выяснить, сколько среди них разнополых, а сколько однополых пар. Благодаря Карлу-Йозефу мы узнали, что не только братья-менты Мыкуляк и Дракуляк спали в эту ночь на одном топчане. Мы увидели также Волшебника, уложившего свою кудлатую голову на плечо солдатика-дезертира.

А в чертопольской культучилищной общаге спали в одной кровати Лиля и Марлена. И так вышло не вследствие лесби-шоу для романтического и одинокого мужчины, как сообщали некоторые рекламные объявления. То была сама неизбежность. Сама любовь.

И теперь они лежат, прижавшись тесно-тесно, две совершенно одинаковые девахи, то бишь девчонки или, лучше сказать, тёлки, крашеная блондинка и крашеная брюнетка, только у одной из них сильно подбит глаз и сильно расшатан третий зуб, а у другой — красный рак засоса под левой грудью и целая россыпь синяков на шее и предплечьях.

И ничто их не может разлучить. Разве что только шенгенская виза.

Над Воеводиной Карл-Йозеф Цумбруннен наконец достиг Дуная. Сперва он повернул влево на Новы Сад, но запах грязных бинтов резко отбросил его на север. Всего год назад тут страшно бомбили, поэтому ему не удалось увидеть на дунайском плесе доброй половины ожидаемых мостов. Не лучше обстояло дело и с судоходством: мысль о движущихся корабельных огнях где-то внизу оказалась позорно наивной. Тем не менее Карл-Йозеф все равно решил лететь над самым руслом, все дальше на северо-запад. Он до сих пор сохранял остатки дунайского идеализма из своей недавней жизни, точнее, то была уже лишь память памяти на уровне тончайших клеточных структур его теперешнего тела. Итак, его определенное время тянуло вверх над Дунаем, но уже с самого начала этот путь оказался забит встречными ангелами. Они не то чтобы представляли для него какое-то препятствие — просто следовало всякий раз пояснять, кто такой и откуда. Это было, во-первых, довольно непривычно (как в армии докладывать капралу), а во-вторых, несколько унизительно. Чуть позднее до него дошло, что так будет продолжаться все время, пока он будет тянуться вдоль дунайского русла — то был так называемый Дунайско-Ангельский коридор, место постоянного патрулирования, зона особого внимания. Поэтому Карл-Йозеф резко взял западнее. Это произошло примерно над венгерской границей, дальше лежал Печ, где очередная воронья стая нервным гамом отреагировала на него, заполошно кружась вокруг минаретов. Позднее он поплыл над великой пустотой пушты, где все еще стояла ночь — все время на северо-запад, ну да, он убегал от дневного света, ведь он уже принадлежал, уже почти принадлежал Иному Свету.