Двенадцать обручей

— Кто Ты такой? Кто домогается быть впущенным?

Карл-Йозеф непостижимо для себя ответил:

— Я — Его Сиятельство, император Австрии, король Венгрии.

Зрители (а было их, невидимых, сотни тысяч на этом концерте) засвистели и затопали.

Тогда из Световой Стены тот самый голос промолвил:

— Я такого не знаю. Кто домогается быть впущенным?

На это он снова непроизвольно произнес:

— Я — император Священного Рима Карл-Йозеф, апостольский король Венгрии, король Богемии и Цыгании, король Ерусалимский, в молодости фан «Джудас Прист» и «Айрон Мейден», великий князь Трансильванский, великий герцог Тосканский и Краковский, герцог Лотарингский…

На это их стадион отозвался еще более мощным взрывом возмущения.

— Я не знаю такого. Кто домогается быть впущенным? — спросили еще более хрипло от Стены в третий раз.

И только тогда новоприбывший нашелся с ответом:

— Я Карл-Йозеф, бедный грешник, фотограф и прелюбодей, сдаюсь на Твою милость.

Невидимые Зрители затихли. Всего на полсекунды, хотя показалось, будто на девять тысяч лет.

— Теперь можешь войти, — прозвучало от Стены.

И тогда Стена перестала быть стеною, а стала Световыми Ступенями, и они вели — как это ни удивительно — вверх.

(Представим себе, что все случилось именно так. Ибо что остается нам? Тело на сдвинутых вместе письменных столах?)

В тот же миг Артур Пепа кладет ладонь на Ромин теплый изгиб. Это происходит с ним как раз на середине пути между сном и явью. Во сне только что толпилась ватага шумных людей, что-то вроде гуцульского хора или театра. Они выкрали у него из кармана писанку, всю в оранжевых звездах и крестах, и отказывались ее возвращать. Увидев, что он просыпается, они исчезли гурьбой — кланяясь, пританцовывая и что-то такое срамное стыдливо напевая.

И пусть таким будет уход героев, но уже иных — из иного романа иного автора.

А нам с вами сейчас тоже стоит уйти — в надежде, что на этот раз Артур Пепа все-таки не проспит утренней эрекции.

2001–2003

Болсбург — Фельдафинг —

Станиславо-Франковск