Двенадцать обручей

Все, как и в первый раз, заканчивается крайне плохо: поздней ночью, в снежную метель, в помещение школы олимпийского резерва врывается целый десант (как их туда забросили — вертолетом?) — а реально три-четыре крепких мужика, и идут они по коридорам, кабинетам, классам, но нигде его не находят, однако кто-то из детей наконец боязливо показывает на подвал, какая-то зареванная полуодетая киска выскакивает из душевой, потоки горячей воды падают на цементный пол, он забаррикадировался внутри шкафом, они дают ему десять минут на одевание (и без фокусов там, герой!), но, поскольку он и через двадцать минут не выходит с повинной, начинается штурм. На двадцать второй минуте они врываются внутрь и, продираясь сквозь густейший пар и давя ногами опустошенные одеколонные флаконы, в результате находят его в последней из кабин, где все уже красным-красно. Надбитый флакон отлично послужил для успешного вскрытия вен на обеих руках, и, бьюсь об заклад, последней его фразой была услышанная в любимом с детства кинофильме «врешь — не вазьмёшь»…

Это фактически конец второй предыстории, ибо о том, что горнолыжный интернат с так и недостроенным трамплином неподалеку был вскоре ликвидирован, рассказывать излишне. Самые искушенные из нас помнят, как в том же сезоне руководство страны совершило резкий поворот от горных лыж к гребле на байдарках и каноэ.

А в результате — снова запустение, уничтожение и растаскивание во всевозможные стороны всего, что хоть как-то для чего-то могло пригодиться.

Относительно же третьей — и неоконченной пока что — предыстории, то до ее начала должно было пройти еще четверть века, но не просто так пройти. Эта третья часть никогда не могла бы начаться, если б не целая цепь фантастических катаклизмов, вследствие которых в далеком от полонины Дзындзул городе Берлине упала Стена, восточноевропейская географическая карта претерпела довольно радикальные изменения как в окраске, так кое-где и в контурах, зато в молодой державе Украине появился новый тип людей, то есть возникла узкая, как игольное ушко, возможность очень быстрого и беззастенчивого обогащения. Посему, как только перевалило где-то за середину девяностых, все снова закрутилось: договоры, сертификаты, ипотека, ценные бумаги, акции, несколько эфемерных банков, трастов и холдингов, а в результате никому не известный гражданин Варцабыч Ы. Ы. вдруг хапанул все за бесценок, да и кому еще оно было нужно, в конце-то концов? Еще хорошо, что такой нашелся, и чудесно, что хапанул, а то куда было бы деваться моим героям той ночью?..

Итак, всего за каких-то два-три месяца известное сооружение было снова возведено, вместе с башней и лоджиями на всех трех этажах: финская металлочерепица, немецкий гипсокартон, облицовочная плитка из Испании, паркет из Италии, сантехника из Эмиратов, нет, извиняюсь, паркет из Эмиратов, а сантехника из Бельгии, ну и, конечно, эксклюзивные отопительные котлы, медные трубы, вода, огонь, ламинат, окна-металлопластик и мансардные окна по триста баксов за штуку — все это вместе названо было пансионатом «Корчма „Луна“» — именно так, с асимметричными кавычками посередине, это писалось.

Как видите, совсем короткая эта третья предыстория, впрочем, еще неоконченная.

Тем временем наступило утро, и стоит разбудить Цумбруннена. Он нам понадобится для того, чтобы осмотреть дом изнутри, пока все спят. Будем надеяться, что его близорукий взгляд профессионала внимательнее, чем у многих иных присутствующих тут глаз. Поэтому стоит разбудить именно его. Но как?

Карл-Йозеф Цумбруннен проснулся оттого, что за стеной кто-то с кем-то недвусмысленно и громко — как бы это сказать? — занимался любовью. При этом женский голос достигал таких пронзительно высоких частот звуковой иерархии, что тщетно даже пытаться представить себе всю неисчерпаемость страсти; иногда к нему присоединялся еще один — доведенный до такого же исступления. Что касается голоса мужского, то относительно него не было никакой уверенности, впрочем, дважды долетело довольное горловое ворчанье, к тому же вся наличная в той комнате мебель — не только превращенная в батут кровать — казалось, подскакивала в едином ускоряющемся ритме. Не зная, как ему быть с непроизвольной эрекцией, Карл-Йозеф мысленно отметил, что комната за стеной никоим образом не может принадлежать супружеской чете Вороныч — Пепа, отчего ему существенно полегчало на душе. Да, он был совершенно уверен в том, что пани Рома с мужем получили номер, во-первых, через две двери от него, во-вторых, с противоположной стороны. Оставалось, еще раз напрягши память, прийти к не слишком реалистичному выводу, что упомянутая звуковая феерия долетала из комнаты старенького профессора Доктора. Отказавшись искать какие бы то ни было объяснения такому феномену, Карл-Йозеф (эрекция не проходила) как раз отвернулся от стены, когда вдруг все закончилось ураганным оргазмом, оба голоса напоследок затрепетали в дуэте, а потом все намертво успокоилось, включая мебель.