– В Ростов еду, – отвечаю. – У знакомого водителя по дороге сломался грузовик, вот я теперь на попутках и добираюсь. Думал, здесь найду машину, но пока не повезло, – развёл я руками.
– Хм, не повезло, – передразнила меня старуха, – а где же ты ночь собрался ночевать-то? Ты бездомный, что ли? – она осмотрела меня с головы до ног. – Вроде не похож. Сколько тебе лет?
– Тринадцать, – отвечаю.
– А родители твои где? – допытывается старуха.
Мне это стало надоедать.
– Дома, – буркнул я.
Старуха прищурилась и, поцокав языком, покачала головой:
– Знаешь, дорогой, а ну-ка рассказывай мне всё как есть.
– А что рассказывать? – нахмурился я.
– Всё. – Бабка уцепилась за мой рукав. – Говори всю правду…
– Да отпустите меня, бабушка. – Я с силой отдёрнул руку, но старуха оказалась на удивление цепкой.
– Отпущу, отпущу, не волнуйся, – скрипуче рассмеялась она. – Только правду расскажи: что случилось?
– Отпустите, расскажу, – процедил я.
– Не обманешь?
– Нет…
– Ну смотри мне, – погрозила она свободной рукой.
Старуха отпустила рукав. Первая мысль у меня была – рвануть от неё. Но подумал: а куда же мне бежать? На улице темень, хоть глаза выколи. В кафе хозяин и так уже стал на меня коситься. Да и пацаны могут снова встретить, тогда уж телефон точно отберут. Ладно, подумал я и тихо сказал:
– Я самовольно уехал из дому. Сказал, что поехал к другу в Подмосковье.
– А в Ростов к кому? – спросила старушка.
– Девчонка у меня там, – сказал я и опустил голову. – С лета не виделись. Вот решил проведать… Каникулы у нас.
– Ясненько, – вздохнула старуха. – Любовь, значит. Тебя как зовут-то?
– Миша.
– Миша? – удивилась она так, словно я Гюставом Флобером представился, но тут же стало ясно, почему она так удивилась.
– Господи, боже мой! – всплеснула она руками. – У меня тоже внука Мишей зовут. Только он в Питере живёт с матерью, в смысле с дочкой моей. Да и постарше он немного, ему в этом году пятнадцать годков исполнится. А меня зови бабой Фросей. Ладно, чего стоять-то здеся? Пошли ко мне.
– Куда? – настороженно спросил я.
– Не боись, не боись, Мишутка, – улыбнулась баба Фрося. – Я туточки, рядом живу. Пошли, переночуешь у меня, а завтра поедешь. Вряд ли кто тебя ночью в дорогу возьмёт. Щас жизнь такая, шоферы даже детей боятся. Пойдём, пойдём, накормлю тебя, чаем напою… Пошли, пошли. Ну чего ты как бычок на меня смотришь? А?
– Я не знаю, как-то, – замялся я. – Понимаете…
– Так. – Баба Фрося нахмурилась. – Ты мне прекращай свои московские штучки. Знаю я вас, скромников…
– Да при чём тут московские штучки, – хмыкнул я. – Просто…
– Просто-непросто, на улице я тебя не оставлю. Идём!
Старуха и впрямь жила недалеко от дороги. Через пятнадцать минут мы вошли в тёплую комнатушку с низким потолком. В углу мерцала небольшая икона. Баба Фрося, войдя, перекрестилась, что-то пробормотала и, повернувшись ко мне, спросила:
– Шибко голоден? Сразу поешь или сначала в баньку?
– Не знаю, – пожал я плечами, – неудобно как-то.
– Прекрати мне, – баба Фрося махнула рукой в мою сторону, – удобно, неудобно. Опять начинаешь? Ладно, пошли в баню, у меня там натоплено: соседка помогает, у нас с ней сегодня банный день. Приведи себя в порядок, а я пока на стол накрою.
Таких крошечных бань я никогда не видел. Маленький предбанничек и совсем крошечная комната с каменкой и лавкой, буквально на двоих человек, причём одна лавка внизу, другая под самым потолком. Точно, подумал я, больше двух человек здесь не поместится. Тут же, в углу, небольшой бочонок с холодной водой. На полу таз с ковшом. Горячая вода в отдельной посудине на печке.
– Не смущайся, сынок, – заметив моё удивление, говорит баба Фрося, – но мы здеся и паримся, и мылимся, и моемся. И за то спасибо. Раньше и такой не было. Это Василий, муж мой, баньку поставил, царство ему небесное. Десять лет как помер, а банька стоит. Да и куда она денется?
– Спасибо, – пробормотал я. – Всё хорошо… Спасибо…
– Вот тут, в предбаннике, полотенце. А у тебя и вещей нету? Может, носки, трусы постирать? Я тебе кальсоны мужнины на ночь дам. Белья осталось после него – на всю деревню хватит…
– Спасибо, бабушка Фрося, я сам постираю…
– Да ты не стесняйся, иди, иди, раздевайся, давай я простирну. Оставляй здесь на лавке, я пойду принесу тебе кальсоны, а твои вещички заберу. Нужно же, чтобы к утру всё высохло. Я в хате сейчас по-быстрому сделаю. Не переживай.
Через полчаса я, распаренный и млеющий, сидел за столом в белых, весьма просторных кальсонах (я такие видел в кино про войну) и майке. На столе посередине стоял красивый расписной самовар, рядом – тарелка с баранками, чуть поодаль – чашка с соленьями: огурчиками, помидорами. Большие ломти хлеба лежали прямо на скатерти. На самом краю дымилась тарелка со щами, а рядом с ней – деревянная ложка. За самоваром я заметил бутылку с мутноватой жидкостью. Я догадался, что это такое.
– Чем богаты, тем и рады. – Баба Фрося присела напротив. – Кушай, сынок, не побрезгуй. У меня к тебе дело будет, Михаил… э-э-э… как тебя по батюшке-то?
– Да ну что вы, – смутился я, – называйте просто Миша. Зачем же по батюшке?