Двенадцать раз про любовь

«Карл показывает рыцарю обратную дорогу в город, – говорит он, – но тот не может перебраться через реку, превратившуюся в неукротимый поток. Юлий остается у Карла и Карлы – с Ундиной. Вскоре он чувствует себя как дома, они живут в мире и любви, но, когда вино подходит к концу, разгорается ссора. Рыцарь вспоминает о Юлии, и хотя он не говорит о ней ничего хорошего – она, мол, своенравна и одна виновата в том, что он отправился в страшный лес, – Ундина, услышав имя соперницы, кусает его руку. Потом она останавливает кровь бесчисленными поцелуями и отправляется за вином. – Я правда пить хочу», – говорит он. Мы проходим мимо большого кирпичного здания 1846 года постройки – это больница, если верить вывеске над входом. «Построена в год его смерти», – бормочет он.

В год его смерти?

Он бьет себя по лбу: «Вот башка у меня дырявая! Давай сюда зайдем». И направляется к бару на углу. Хозяйка говорит, что она закрыта, он повторяет: «Я закрыта», – и мы кратко улыбаемся друг другу.

Он идет рядом со мной – в руке бутылка вина. Хозяйка все-таки согласилась откупорить ее: «Ну ладно, давайте, а теперь уходите, всего хорошего, пока».

«Я в жизни такого дорого вина не пил, – говорит он, – и такого кислого». Его рука болтается, вино плещется о стенки бутылки. «Поток, – рассказывает он, – приносит к дому рыбака бродячего монаха. Оценив свои полномочия и исключительность ситуации – и основательно помолившись, – монах соглашается обвенчать Юлия и Ундину. Ундина кажется очень серьезной. Она достает из сундучка два великолепных перламутровых кольца, которые принадлежали ее родителям. “Надеюсь, тебе подойдет”, – говорит она и надевает большее кольцо Юлию на палец. “В самом деле как раз”, – удивляется Юлий. После венчания Ундина расшалилась. Монах советует Юлию любить жену и быть осмотрительным. Ундине он советует настроить свою душу в лад с душой мужа. “Но у меня нет души”, – отвечает она и заливается слезами».

Мы пересекаем темный бульвар, машин почти нет, только трамвайные рельсы блестят, и прямиком направляемся к величественной постройке в необарочном стиле – наверняка правительственное здание или какое-нибудь ведомство было, – левая сторона дома тянется вдоль маленькой улочки, мы идем по ней и упираемся в знак тупика. Но мы продолжаем идти дальше. (Мы? Да, мы.) И вдруг оказываемся на берегу Шпрее. Перед нами – острие Музейного острова, на нем – огромное, круглое, задрапированное чем-то зеленым строение, судя по всему, идет реставрация. На остров перекинут мост, мы проходим по нему до середины, дальше – заграждения: Вход на стройплощадку запрещен. Родители несут ответственность за детей, – и смотрим вниз, в темную воду. Немного помолчав, он продолжает: «Юлий решает отправиться в город вместе с Ундиной. Юлия вне себе от счастья: “Он вернулся, Юлий снова здесь!” Они живут втроем в замке Юлия. Весь город, и Юлия тоже, считают Ундину расколдованной принцессой. Женщины чувствуют взаимную привязанность, не понимая ее тайной причины». Мы стоим рядом у перил, наклоняемся вперед и, не говоря не слова, смотрим вертикально вниз, потом я возвращаюсь назад на набережную, иду вдоль реки, слышу скрип его шагов позади меня, чувствую себя удивительно легкой. Одинокие ночные огоньки бесчисленных строительных кранов упорно горят, дорогу пересекает железнодорожный виадук, было бы здорово, если бы надо мной прогрохотал поезд – но нет, не судьба, мы доходим до следующего моста, обрамленного двумя похожими на подсвечники колоннами, и мне хочется попросить его еще раз подставить мне руки, помочь взобраться на колонну, чтобы потом болтать с ним – а он будет на второй колонне – над мостом, так громко, сколь необходимо, и так тихо, сколь возможно. Но я продолжаю молчать. «Ты идешь?» – спрашивает он – мне нельзя отставать, если хочу услышать продолжение истории.

«И вот однажды Ундина открывает тайну: на самом деле Юлия – дочь рыбака Карла и его жены Карлы. Юлия знать об этом ничего не хочет, она вне себя от гнева – с этими людьми у нее не может быть ничего общего. А теперь слушай: чтобы установить истину, приподнимают роскошные волосы Юлии. Ее уши, ее шея, ее плечи покрыты маленькими темными родинками – вот как моя щетина – и их так же много», – перебивает он сам себя и останавливается, мне кажется, он ждет моей реакции, но я не доставляю ему этого удовольствия. «Мне правда нужно побриться», – говорит он. «Карла, кстати, узнала родинки, узнала свою дочь, но молчит об этом – такая злая дочь ей не нужна».

– Что это было?

– Я бросила в воду кольцо.

– Ты это со мной сейчас разговаривала? Это вообще ты была? Ты сейчас сказала, что выкинула в воду кольцо?

Я молчу.

– У тебя… твой голос и правда… он в самом деле … красивый.

Я молчу.