Следует заметить, что различия в формах деятельности всех таких православных Обществ, Центров и Фондов, поставивших своей целью избавление алкоголиков и наркоманов от их зависимости, не сводятся к одной только разнице между стационарным и амбулаторным формам обслуживания их подопечных. С появлением в России первых обществ АА и АН во 2-й пол.1980‑х гг. служители РПЦ разделились на две большие группы – тех, кто поддержал это новое движение, и на тех, кто стал выступать резко против, считая АА/АН некой новой разновидностью протестантской ереси (ср., напр.: Игум.Иона, 2015 и Игум.Анатолий, 2007). Этот «раскол» в среде священников отразился и на общинах их прихожан (см., напр.: 12-шаговые группы. Форум, 2013).
Статистических исследований в этой области никто не проводил, но по утверждению создателей и руководителей таких обществ, среди тех, кто «постоянно приезжает по году и более», ок.75% – полные трезвенники (Игум.Анатолий, 2007; Милосердие.ru, 2008). Примечательно, что в старых дореволюционных Обществах, где вёлся постоянный учёт, мы наблюдаем значения того же порядка, т.е. полностью бросают пить приблизительно три четверти членов ОТ (Кропоткина, 2013а). Для сравнения: в приведённом выше примере медицинской клиники, работающей по Миннесотской модели (Батищев, 2002), устойчивая ремиссия алкоголиков на срок до 2 лет и более, отмечалась лишь в одной четверти случаев (27,3%). Оснований не доверять этим данным у нас нет, но при их сравнении необходимо учесть ещё один параметр – долю верующих в России. РПЦ в лице своих официальных глав и представителей обычно оценивает численность православных в пределах 70-80%, но в эту оценку включены все те, кто «называет» себя православным. Если же исходить из полученных в ходе тех же опросов данных о доле тех из них, кто регулярно (не реже 1 раза в месяц, или, по крайней мере, не реже 1 раза в год) ходит к причастию и к исповеди, то доля действительно верующих («воцерковлённых») людей у нас в стране окажется значительно меньшей: минимум – 3%, максимум – 10-12% (Емельянов, 2019). Повторю сделанное выше замечание: эффективность лечения химической зависимости в любой религиозной общине прямо пропорциональна глубине веры, а показателем её может считаться только участие в предусмотренных этой верой ритуалах и действиях. Расхожие представления о так наз. «вере душой» никак нельзя принимать всерьёз; они были бы ещё более или менее уместны в советскую эпоху, хотя и в те времена сколько-нибудь серьёзные препятствия верующим в исполнении религиозных обрядов существовали только для членов КПСС. В наше время представления о «вере вне церкви» есть не более чем отговорки.
Атеистов в России насчитывается ок.6% (Статистика верующих, 2019). Поскольку атеизм – это убеждение, по силе и глубине равноценное религиозному, уместно предположить, что убеждённых атеистов, как и глубоко верующих людей, в любом светском обществе приблизительно одинаковое количество, т.е. в сумме ок.10-20%. Оставшиеся 80% или 90% следует отнести к одной из двух категорий: либо к представителям других конфессий, либо к функциональным безбожникам – людям, к вопросам веры просто равнодушным. Последних, очевидно, подавляющее большинство, однако, именно они и составляют основной контингент медицинских наркологических центров; для религиозных терапевтических общин эти люди уже НЕ пациенты.
Но поскольку меня интересуют в первую очередь именно «медицинские реабилитационные центры», далее мы займёмся поиском ответа на не очень простой вопрос о том, как их опознать в нахлынувшем на нас ливне рекламной информации, и как отличить такие центры от подделок под них.
Размышление №9. Альтернативные модели лечения алкоголизма и наркомании: коммерческие реабилитационные центры
В среде самих алкоголиков и наркоманов бытует следующее простое представление о видах реабилитационных центров: «мотивационные, где бьют, религиозные, где молятся, и терапевтические, где лечат» (ср. с каноническими формами определений, изложенными напр., в: Советы, 2021).
Представление очень незамысловатое и сильно упрощённое, но я бы под ним подписался.