Двенадцать шагов фанданго

— Нет, — взъярился Жан-Марк, — иди ты к черту!

Словно молот ударил по наковальне, словно сломалась ветка сухого дерева или Библия упала на кафельный пол, так прозвучали три выстрела в спину Луизе. Ее левая рука шарила за спиной в поисках твердой поверхности земли, чтобы смягчить падение, в горле застрял крик изумления. Стая испуганных птиц сорвалась с куста, когда ее голова ударилась о пыльную землю, согнутые колени прижались к грудной клетке, когда она царапала землю и пыталась подняться. К ней подкатилась гильза из тусклой дымящейся меди с черным отверстием, словно пытаясь воссоединиться с одной из пуль, которая пробила грудину и разорвала трахею перед тем, как отрикошетить от спины и поразить ее голову. Широко раскрыв глаза и рот с окровавленными зубами, Луиза взглянула сначала на Жан-Марка, затем, как бы невзначай, на меня. Стало ясно, что она вот-вот умрет. В ее глазах не было ни осуждения, ни гнева, только шок замешательства, ужас удивления, как у ребенка, впервые обнаружившего опасную связь между бензином и спичками. Она перекатилась на бок и выгнула спину, ее мозг боролся с тьмой, левая рука хватала воздух в пространстве, где, как ей казалось, находилась ее рана. Ее агонизирующее изумление превратилось в страх, когда она неуклюже уставилась на что-то, находившееся очень близко к ее лицу. Она не видела, как Жан-Марк подошел сзади и снова выстрелил. Пуля подняла в воздух ком земли рядом с ее правым бедром. Он выстрелил снова и на этот раз поразил ее в грудную клетку — оттуда в прохладный утренний воздух вырвался фонтан крови. Луиза перевернулась на спину, захрипела и умерла.

— Са plane pour moi,[27] — осклабился Жан-Марк, слегка качнув бедрами. Он снова поднял пистолет, часто и тяжело задышал, но Бенуа вышел вперед и повернул его руку вниз.

Жан-Марк пожал плечами и позволил дымящейся пушке повиснуть на пальце. Бенуа взял у него пистолет и поставил его на предохранитель, перед тем как сунуть за пояс.

— Подбери улики, — сказал он Жан-Марку и указал на стреляные гильзы.

Брови убийцы взметнулись над покрасневшим от гнева лицом.

— Ты их поднимешь.

— Ты маленький человечек, — произнес кто-то, и я почувствовал, что это адресовано мне.

Земля качалась из стороны в сторону, я тряс головой и почти ничего не видел, но смог заметить, что арапчонок делал то же самое. Каблуки Луизы отбивали в пыли дробь в некоем непристойном мрачном фанданго. Я вспомнил, как мы заходили в каждый обувной магазин на побережье в поисках этих блестящих красных туфель. Смерть улыбнулась мне, затем схватила ее за подол алого платья, задрав его до трусов в пятнах мочи и оставив серебряным браслетам на ее нежном дрожащем запястье оплакивать приглушенным треньканьем ее жизнь и достоинство. Земля под ней так пропиталась кровью, что больше крови не впитывала. Алая влага лилась потоками, собиралась в лужицы и бороздки. К полудню она почернеет, и один из квадратных метров Испании навсегда останется в гневе.

Я отступил, тяжело шлепнулся в пыль, царапал ее ногтями, будто доказательство того, что уже реально случилось, лежало зарытым под поверхностью земли.

Со мной рядом опустилось в пыль какое-то легкое существо небольшого объема.

— Затянись! — сказал арапчонок.

Я открыл глаза и уставился на него, как полоумный. Он указал на пачку сигарет.

— Покури.

Пока возвращался к «транзиту», слышал треньканье колокольчиков коз, пасшихся на берегу реки. Я дрожал и курил на пассажирском месте, видя в лобовом стекле лицо поющего старика из бара, в то время как Бенуа и арапчонок тащили Луизу в камыши. Жан-Марк переоделся в чистую рубашку и не спеша направился ко мне. Его подчеркнутое спокойствие не могло скрыть краски возбуждения на лице и частого дыхания.

— Мне было необходимо пристрелить ее, ведь так? — Он чуть подождал ответа и, не дождавшись, ушел с усмешкой. — Если бы я не пристрелил ее, должен был бы пристрелить тебя, не так ли? Меня нельзя принимать за идиота, так? Теперь ты это чертовски хорошо понимаешь, верно?

«Он задает много вопросов», — подумал я; когда Жан-Марк отвернулся, расстегнул «молнию» на ширинке и стал мочиться на дорогу, помечая, как животное, свою территорию и подчеркивая свой триумф. Бенуа вскочил на сиденье шофера, с его рук еще капала речная вода, которой он пытался смыть кровь Луизы. Он нажал на стартер.

— Не понимаю, кого ты из себя изображаешь, — бросил он. — Я тебя предупреждал прошлой ночью.

В стекле дверцы с моей стороны появилось лицо Жан-Марка.

— Доставишь меня к кокаину, — сказал он.

Я кивнул.

— Снова на дорогу? — высказал догадку Бенуа.

Я кивнул, и «транзит» направился в Эль-Гатосин, возложив попечение о теле Луизы на восходящее солнце, коз и мух.

14