Двенадцать стульев

– Это он! – закричал Одноглазый. – Ура! Ура! Ура! Я узнаю великого философа-шахматиста, доктора Ласкера. Только он один во всем мире носит такие зеленые носочки.

Хосе Рауль Капабланка-иТрауперра снова поморщился.

Ласкеру проворно подставили мраморную лестницу, и бодрый экс-чемпион, сдувая с левого рукава пылинку, севшую на него во время полета над Силезией, упал в объятия Одноглазого. Одноглазый взял Ласкера за талию, подвел его к чемпиону и сказал:

– Помиритесь! Прошу вас от имени широких васюкинских масс! Помиритесь!

Хосе Рауль шумно вздохнул и, потрясая руку старого ветерана, сказал:

– Я всегда преклонялся перед вашей идеей перевода слона в испанской партии с b5 на c4.

– Ура! – воскликнул Одноглазый. – Просто и убедительно, в стиле чемпиона!

И вся невообразимая толпа подхватила:

– Ура! Виват! Банзай! Просто и убедительно, в стиле чемпиона!!!

Энтузиазм дошел до апогея. Завидя маэстро Дуза-Хотимирского и маэстро Перекатова, плывших над городом в яйцевидном оранжевом дирижабле, Одноглазый взмахнул рукой. Два с половиной миллиона человек в одном воодушевленном порыве запели:

Чудесен шахматный закон и непреложен;
Кто перевес хотя б ничтожный получил
В пространстве, массе, времени, напоре сил,
Лишь для того прямой к победе путь возможен.

Экспрессы подкатывали к двенадцати васюкинским вокзалам, высаживая всё новые и новые толпы шахматных любителей.

К Одноглазому подбежал скороход:

– Смятение на сверхмощной радиостанции. Требуется ваша помощь.

На радиостанции инженеры встретили Одноглазого криками:

– Сигналы о бедствии! Сигналы о бедствии!

Одноглазый нахлобучил радионаушники и прислушался.

– Уау, уау, уау! – неслись отчаянные крики в эфире. – SOS! Спасите наши души!

– Кто ты, умоляющий о спасении? – сурово крикнул в эфир Одноглазый.

– Я – молодой мексиканец! – сообщили воздушные волны. – Спасите мою душу!

– Что вы имеете к «Шахматному клубу четырех коней»?

– Нижайшая просьба!

– А в чем дело?

– Я – молодой мексиканец Торре! Я только что выписался из сумасшедшего дома. Пустите меня на турнир! Пустите меня!

– Ах! Мне так некогда! – ответил Одноглазый.

– SOS! SOS! SOS! – заверещал эфир.

– Ну хорошо! Прилетайте уже!

– У меня нет де-е-нег! – донеслось с берегов Мексиканского залива.

– Ох уж эти мне молодые шахматисты… – вздохнул Одноглазый. – Пошлите за ним мотовоздушную дрезину. Пусть едет!

Уже небо запылало от светящихся реклам, когда по улицам города провели белую лошадь. Это была единственная лошадь, уцелевшая после механизации васюкинского транспорта. Особым постановлением она была переименована в коня, хотя и считалась всю жизнь кобылой. Почитатели шахмат приветствовали ее, размахивая пальмовыми ветвями и шахматными досками.

– Не беспокойтесь, – сказал Остап, – мой проект гарантирует вашему городу неслыханный расцвет производительных сил. Подумайте, что будет, когда турнир окончится и когда уедут все гости. Жители Москвы, стесненные жилищным кризисом, бросятся в ваш великолепный город. Столица автоматически переходит в Васюки. Сюда приезжает правительство. Васюки переименовываются в Нью-Москву, Москва – в Старые Васюки. Ленинградцы и харьковчане скрежещут зубами, но ничего не могут поделать. Нью-Москва становится элегантнейшим центром Европы, а скоро и всего мира.

– Всего мира-а!!! – застонали оглушенные васюкинцы.

– Да! А впоследствии и вселенной. Шахматная мысль, превратившая уездный город в столицу земного шара, превратится в прикладную науку и изобретет способы между планетного сообщения. Из Васюков полетят сигналы на Марс, Юпитер и Нептун. Сообщение с Венерой сделается таким же легким, как переезд из Рыбинска в Ярославль. А там, как знать, может быть, лет через восемь в Васюках состоится первый в истории мироздания междупланетный шахматный конгресс!

Остап вытер свой благородный лоб. Ему хотелось есть до такой степени, что он охотно съел бы зажаренного шахматного коня.

– Да-а… – выдавил из себя Одноглазый, обводя пыльное помещение сумасшедшим взором. – Но как же практически провести мероприятие в жизнь, подвести, так сказать, базу?

Присутствующие напряженно смотрели на гроссмейстера.

– Повторяю, что практически дело зависит только от вашей самодеятельности. Всю организацию, повторяю, я беру на себя. Материальных затрат ни каких, если не считать расходов на телеграммы.

Одноглазый подталкивал своих соратников.

– Ну?! – спрашивал он. – Что вы скажете?

– Устроим! Устроим! – гомонили васюкинцы.

– Сколько же нужно денег на… это… телеграммы?

– Смешная цифра, – сказал Остап, – сто рублей.

– У нас в кассе только двадцать один рубль шестнадцать копеек. Этого, конечно, мы понимаем, далеко не достаточно…

Но гроссмейстер оказался покладистым организатором.

– Ладно, – сказал он, – давайте ваши двадцать рублей.

– А хватит? – спросил Одноглазый.

– На первичные телеграммы хватит. А потом начнутся пожертвования, и денег некуда будет девать.