Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)

– О, это длинная история. Хотя и короткая… Когда я отбывала наказание, какая-то добрая женщина все годы присылала мне посылки со всем необходимым. Мы ведь быстро изнашивались в тех условиях – теряли зубы, ногти, волосы… А я сохранила все это благодаря тем посылкам. Когда одна из моих товарок выходила на свободу, я передала через нее той доброй женщине свой крестик. Единственное, что у меня тогда было… Наверное, он и сейчас где-то существует. Вещи более живучи, чем люди.

– Он совсем рядом, Эдит… Тут, через три комнаты от вашей…

– То есть? Что ты несешь, дитя мое?

– Этот крестик – рядом. Он – на Леде Нежиной. На Ольге Снежко. Она тут… Она не лучше вас, Эдит! Потому… потому, что такая же хорошая, как и вы. Только не такая сильная, как вы…

Глава двадцать четвертая Что осталось «за кадром» разговора и о чем узнал автор от Стефки несколько лет спустя…

«Я сказала все это и… расплакалась. Наверное, дало себя знать напряжение последних месяцев. Но почему я?! Скорее всего это была некая защитная реакция: боялась, что от моего сообщения Эдит хватит удар, и приняла его на себя вот таким отвлекающим маневром. Но на самом деле я плакала от жалости, от того, что мир так несовершенен, а время никогда не поворачивается вспять. Я плакала, склонившись над своими коленями, а Эдит тихо гладила меня по голове. Гладила. Пока я не почувствовала, что плакать под этой легкой рукой в тонких голубых прожилках так… приятно и спокойно. Это было чувство, немного похожее на то, когда в тебе раскалывается «орешек». Может быть, это был следующий этап моего прозрения? Взросления? Усовершенствования?.. Не знаю, как это можно назвать…

А еще мне было страшно посмотреть на Эдит. Я думала о том, что увижу на ее лице. Удивление? Боль? Гнев?

Когда я подняла голову, то увидела, что…

– Вы… смеетесь?!!

– Вот видишь, девочка, оказывается, старость – это еще не конец. Ты сказала – Леда? Она здесь? И мы каждое утро едим одну и ту же кашу?! Господи, что за ирония судьбы! Вот настоящая находка для сценаристов. Театр! Господи… Михаил был прав: где-то там, на лунной дорожке, мы все встретимся – Пилат и Иисус, Мастер и Маргарита. Но все это – высокая поэзия. Встречаются там и намного мизерные существа – такие, как Леда и Эдит, обыкновенные смертные, не придуманные никаким мастером…

– Но вы можете встретиться сейчас!

– А нужно ли?.. Я должна подумать. Мне уже совершенно не хочется выцарапать ей глаза или испортить прическу – все это суета сует! – улыбнулась Эдит. – Но не волнуйся, я буду думать недолго. У меня нет времени на долгие размышления. Хотя нет! У меня уйма времени – целая вечность впереди. И не хлюпай носом – я этого не переношу! Лучше помоги мне перейти на кровать!

Я осторожно взяла актрису под руку. Кресло качнулось и заскрипело. Я оглянулась, и в это мгновение в моей памяти навсегда запечатлелась картина: светлое широкое окно без занавесок, стекло, покрытое тонкой вязью инея, за которой причудливо вырисовываются заснеженные деревья, и на этом совершенно белом полотне – старое почерневшее кресло. В это мгновение сердце мое сжалось, и я постаралась поскорее «сморгнуть» эту картинку с глаз. Но уже знала: она – во мне. И я уже никогда ее не забуду. Так бывает… Незначительные на первый взгляд детали, которые неожиданно вырываются из сиюминутного контекста, словно выхваченные из темноты фонариком, со временем приобретают особое значение, они становятся значительнее, чем какое-нибудь важное событие. Актриса впервые при мне оставила свое кресло…

Она заметила и поняла мой взгляд.

– Если у тебя нет отвращения к подобной рухляди, – сказала Эдит, – заберешь это кресло себе. Потом… Так мне будет спокойнее.

Я не стала говорить нечто наподобие «Боже, что вы такое говорите!» Просто молча кивнула головой.

– И не рюмсай! Я пока еще тут и никуда не собираюсь! Я же говорила: пока не встречу Леду Нежину – черта с два! Хотя видишь, как оно вышло… Очевидно, пора…

– Тогда я вас ни за что не познакомлю!!!

– Ладно, все идет, как нужно… Знаешь, о чем я сейчас подумала: а ведь мы с ней могли бы быть подругами. Если она такая, как ты говоришь. Бедная девочка… Представляю, как ей было тяжело. Уж кому это знать, как не мне! Да еще и я присылала ей эти дурацкие лилии… Сними-ка эту фотографию. Спрячь куда-нибудь. Или возьми себе. Она мне больше не нужна. Сними и дай – взгляну на нее в последний раз…

Я отцепила со стены фотографию Ольги Снежко, подала ей. Эдит поднесла ее к глазам.

– Хорошенькая… А глаза печальные… – задумчиво сказал она и улыбнулась. – Теперь я знаю, чем заканчивается старость: возвращением в молодость! Если бы только не эти проклятые зеркала!

Я укутала ее ноги одеялом, и это было как дежа вю: точно так же совсем недавно я укрывала Леду Нежину…