Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают

И она, надежда, появляется после той ночи в Ташкенте! Ведь Леда – нежная и покорная, мягкая и податливая, как воск, Леда веселая, как щенок, у Леды широкая кровать и большая квартира с теплой водой в душе. Судачат, что его условия не так хороши – не по его рангу и таланту! А все из-за этой взбалмошной женщины, которая запросто может влепить пощечину любому и болтает опасные глупости о «сильных мира сего». Она, твердят, «не наша», «не нашей закалки», «темная лошадка» и скоро – «вот, увидите!» – от нее и следа не останется. Рассказывают о ее непозволительном поведении за границей и о том, что она больше не «голубка мира», как когда-то писали в прессе.

Леда читала в газетах, что она ездила на фронт, выступала, взобравшись на танк, и что даже в сильные морозы могла сбросить с плеч солдатский кожух, под которым взблескивало расшитое стеклярусом платье, облегающее фигуру! И солдаты, вместе со всем командным составом, готовы были умереть с ее именем на устах. Леда видела подобные снимки в газете. И задыхалась!

Позже кто-то из своих принес весточку: «эта стерва» дала пощечину какому-то важному генералу прямо на торжественном приеме в его штабе, отказалась есть красную икру, а потом, вопреки запрету, дала незапланированный концерт в штрафбате.

Зная все это, Леда даже не может надеяться! Ей страшно. Та, другая, кажется ей ведьмой, способной очаровать кого угодно. Леда совсем не такая! Если бы она была верующей, пошла бы в церковь, чтобы избавиться от ташкентского воспоминания…

Но после возвращения домой все возвращается «на круги своя»!

Так же естественно они встречаются на съемочной площадке. Он написал сценарий на «производственную тематику». Ходят слухи, что главная роль написана для жены, чтобы спасти ее репутацию, но та (шепотом об этом сообщил знакомый режиссер) «слишком сексуальна» и не подходит – типаж советской женщины-труженицы не для нее. Героиню сыграет Леда Нежина. Так решили «наверху».

Разбивается бутылка шампанского, первый съемочный день проходит в сутолоке и суете и заканчивается ужином в ресторане и… у Леды дома.

Все просто. И так тяжело, так неимоверно запутанно.

Потом он наведывается сам. Все чаще. Приносит вино и цветы, иногда – только вино или водку, набрасывается с порога, страстно целует, не глядя в глаза, не обращая внимания на то, что рвет шелковый китайский халат с драконами…

Но отчего в этом нет радости? Из-за белых лилий, которые приносят Леде в гримуборную неизвестно от кого?

Из-за того, что он приходит когда угодно, в любой час дня и ночи, и она должна быть всегда готовой к этому? Готовой раздеться и стать посреди комнаты. Или до утра слушать, как он читает свою новую пьесу. Он – принадлежит ей и… совершенно чужой.

Наконец Леда не выдерживает. Леда требует. Плачет, выкрикивает ужасные слова, ставит вопрос ребром: «Она – или я?!»

Леда прекрасно понимает, что этот вопрос может звучать совершенно иначе: «она» – или эти белые шелковые простыни, огромная ванна, влиятельный отец, автомобиль, домработница, которая печет потрясающие булочки, чистые большие окна, что выходят на центральный проспект, дубовый стол в кабинете, зеленый абажур, пижама с атласным воротником, ялтинские пальмы… Но Ледина любовь оправдает все это! Все станет на свои места. Все наладится. Все будет хорошо…

Он исчезает на долгих два месяца. Леда выбрасывает из себя маленькую девочку – это так страшно! Леда лежит в больнице, и врачи говорят, что у нее никогда не будет детей…

Он появляется однажды ночью. С порога падает в ее объятия, и Леда понимает, что он такой пьяный, каким еще не был никогда.

– Я твой… – хрипит он.

Потом он плачет, вжимаясь лицом ей в грудь.

– Я подлец, сволочь… – говорит он. – Мне нужен револьвер! Я больше не могу так жить. Я запутался… меня запутали…

Леде страшно. Леда просит прощения.

– При чем тут ты?!! – кричит он. – Ты никогда ничего не понимала – жила, как у Христа за пазухой! При чем тут ты?!! Кто ты такая?! Не спрашивай ни о чем – спаси меня. Просто спаси. Или… дай револьвер. Я знаю, у вас есть.

Он плачет, плачет, плачет. Он не требует, чтобы она стояла напротив окна в лунном свете, он – как ребенок. Ее ребенок. Других ей не нужно!

Потом наступает утро. С кофе, со свежими булочками.

Потом они едут на море.

А та, другая, исчезает. И цветы больше не приносят.

И это могло бы называться счастьем.

Глава двадцатая Собрание по поводу празднования Нового года

Первый снег выпал и растаял, будто его и не было. На его место пришла слякоть, жиденькая грязь, чавкающая под ногами, и неприятная сырость, заползающая в рукава и за воротники даже наглухо застегнутых курток.