Двенадцать замечаний в тетрадке

Но самым большим твоим поклонником был все-таки Йожика. Да ты и сам знал это — говорил, что ваша дружба старая. Одна из двух кухонных дверей вела в коридор, и каждый день раз по тридцать, наверное, оттуда раздавался стук Йожики — семья Йожики жила рядом, через две двери. Ему, по твоим словам, было три года, но мне казалось, что меньше: ведь он почти не разговаривал и вообще был совсем крохотный, в весе бабочки. Как только завидит свет, тотчас подойдет к двери и скребется тихо, а услышав голоса или шаги, начинает звать тебя по имени. Сперва он не заходил, когда тебя не было дома, только смотрел на меня с порога и без конца спрашивал: «Ты кто?» Я не знала, как ему объяснить это (не только ему, но и себе самой!), поэтому называла только свое имя, но Йожике оно, кажется, ничего не говорило. Наконец он все же вошел, сел на дровяной ящик и стал ждать тебя с каким-то особенным преданным выражением лица. Не разговаривал, не играл, вообще ничего не делал, только иногда ковырял в стене. И ждал тебя. Иногда я пыталась с ним заговаривать, потому что жалела его, да и смущала меня чем-то великая его стойкость, тихая и бескорыстная преданность тебе. Думаю, что я сама за это к нему привязалась.

— А в зоосаде ты был, Йожика? — спросила я однажды.

Он быстро покивал, но не поддержал разговора.

— Ну и что же ты видел в зоосаде, Йожика?

Йожика сосредоточенно насупился, но тут же мордашка его просветлела, он показал пальцем в небо и сказал ликующе:

— Самолет. Летел высоко-о… В зоосаде…

Два дня он не показывался, ты сказал, что его увезли в деревню. Но, вернувшись, тотчас постучался и, войдя, сразу уселся на сундук.

— Видел лошадку, Йожика?

— Видел. Молоко из нее доили.

Но с тобой Йожика болтал без умолку. Едва ты ступал на порог, как у него развязывался язык, да и понимал его лучше всех ты. Ведь Йожика очень сильно пришепетывал и немного заикался — к иному трудному слову приступался по нескольку раз. Пока ты умывался, он стоял с тобой рядом, и вы с ним дружно пели народные песни — основная часть его лексикона почерпнута из твоих песен.

Ты и билеты в кино купил. Сам теперь знаешь, что не стоило. Отправились всем семейством и Помощника пилота прихватили. Все держались торжественно, совсем как растроганные родители в день первого школьного звонка. Репортаж из аэропорта показывали между журналом и художественным фильмом, как раз когда в зал из курительной хлынули опоздавшие к началу сеанса, внеся с собою запах табака. Репортаж был коротенький и странно незнакомый, может быть из-за музыки. Мне запомнился грохот и рев «ТУ», крики и суетливая беготня осветителей, а с экрана неслась какая-то джазовая музыка. Но в общем, было красиво. Все выглядели красивыми, и я тоже. После сеанса Помощник пилота прямиком устремился к кассе и купил еще два билета на завтра. Сказал, что этот гениальный фильм, где я в главной роли, мы должны непременно повидать хотя бы дважды.

Возвращались все в превосходном настроении и без конца смеялись… Тетя Крепс как-то говорила, что тот, кто в пятницу много смеется, в воскресенье будет плакать. Тетя Крепс живет в Тисааре на нашем конце, ей лет сто, не меньше, и она просто напичкана всякими суевериями и приметами. Она все время пугала ими ребят, потому что сердилась на нас за вечный шум и за мяч, который то и дело залетал на ее огород. Соседские ребятишки ее побаивались и, стоило ей завести свои сказки, мигом утихомиривались. Только я подрывала ее авторитет: мне Тата давно объяснил, что такое молния и отчего бывает гром, а летучих мышей я и вовсе не боялась, одна даже постоянно жила у Таты тихо-мирно, не принося ни беды, ни счастья. Бедная тетя Крепс очень на меня сердилась за то, что я никак не пугалась. А вспомнила я о тете Крепс после кино оттого, что мы просто надрывались все от смеха — вот мне и захотелось рассказать о ней тебе. Мама и Помощник пилота ушли вперед, увлеченно разглядывая витрины, а ты придержал меня за руку, и мы замедлили шаги.

— Я хотел бы, Мелинда, удочерить тебя. Согласна?

— Зачем это? — вскрикнула я отчаянно и сама поняла, что вышло страшно грубо. Так было спокойно все, нам было так весело! — Зачем это?

— Ну, как это — зачем? Затем… чтобы у нас была нормальная семья.

В детстве я боялась эха. Эхо жило на песчаной излучине Тисы, густо поросшей тростником. Я была уверена, что оно живет, живое, — иначе как же оно меня передразнивает? Я всегда кричала ему что-нибудь, когда мы проплывали по этой излучине на лодке, и всякий раз мороз проходил по коже, когда оно тут же повторяло все слово в слово, только другим, чужим голосом. Я не сомневалась: эхо передразнивает меня, но что было делать, как с ним бороться — ведь оно явно сильнее!

И вот ты повторил мои слова, словно эхо. Повторил точь-в-точь так, как я сказала маме в тот необыкновенный день, когда мы с ней заговорили. Значит, она рассказала тебе? Вы с мамой обсуждаете меня, мои слова?! И ты тоже меня передразниваешь?..