Двенадцать железных цепей

А-аб, – затянули голоса внизу, – аб игне-ерто. Голоса отдавались гулом, охватывали пространство от пола до полукруглого потолка, вторили друг другу и шептали многоязыковым церковным пламенем. Всё вокруг звенело, пело и переливалось, и если бы стихиры могли изгнать из человека скверну, то от такой мрачной красоты чары бы уже давно улетучились из тела.

– А почему вы мне помогаете? – спросила Ольжана. – Ну, на всякий… если придётся рассказывать… потому что преисполнены доброты?

– Вроде того. – Казалось, Лале изучал трещины в каменной кладке алькова.

– И брат Клод поверит, что меня ищет богатый влиятельный мужчина? Меня? – Ольжана выделила это голосом так, как могла: едва слышно. – Почему бы ему просто не найти себе другую?

Лале повернулся к ней.

– Он – горячая голова, а вы его оскорбили.

– Чем же?

– Связью с монахом. – Лале дёрнул плечом. – Да, простите. В этот раз придётся так.

Ир-рата, – пели голоса, раскатистые, как гроза, – ир-рата омаль тр-ратар-рум, – и Ольжане казалось, что они завершат ночные бдения на загадочно-зловещей ноте.

– Ого, – выдавила Ольжана. – Ясно.

Хотя ей ничего не было ясно. Она вгляделась в лицо Лале – тёмное, даже выражения не разобрать.

– Дурной славы не боитесь?

– Я-то? Нет. – Он повёл подбородком. – Об этом не узнает никто, кроме брата Клода.

Спорно, подумала Ольжана. Видно, Лале был чудесного мнения о своём приятеле.

– Простите, – повторил он хрипло. – Я знаю, вам бы этого не хотелось. Я помню, как вас расстраивали подозрения о… нас.

Ольжана мысленно хмыкнула. Нет уж: тут либо помнишь, либо делаешь наоборот.

– …Однако брат Клод вас не расстроит, обещаю.

– Слишком много обещаний за последнее время, – заметила Ольжана без яда. – Но так и быть. – Пожала плечами. – Говорите что хотите. Только сделайте так, чтобы я выбралась отсюда невредимой.

И умилилась про себя: Длани, ну с какой запинкой Лале сказал это «нас»! Воплощённая добродетель – никто не поверит, что он увёз невесту из-под венца. Даже в тесном алькове он собран и строг, хотя, наверное, тут вина Ольжаны. Была бы она обаятельнее – кто знает? – возможно, рука Лале лежала бы не на стене, а на её животе: так удобно, когда загораживаешь выход в галерею.

Подумала и осеклась: ну поёрничала сама с собой, и хватит.

– Там затишье. – Ольжана вновь выглянула из-за Лале. – Если бдения закончились, значит, сейчас сюда придут? И меня могут увидеть?

– Никто лишний не придёт, – произнёс Лале одними губами. – И вас не увидят. Прошу, успокойтесь.

По своему обыкновению, Ольжана судорожно сплела пальцы. Она была бы рада успокоиться, положиться на Лале и просто посмеиваться с их шептания в благовонном дыму, но…

В конце галереи раздались шаги.

– Стойте здесь, – проговорил Лале.

Он обхватил её за плечи и заставил отступить назад – Ольжана прижалась спиной к камню. Для человека, уверенного в своих словах, Лале был чересчур насторожён. Он выглянул из алькова, вышел в полумрак: когда закончились бдения, часть свечей потухла.

Ольжана прикусила губу. Вдруг он предусмотрел и нежеланные встречи с другими монахами?.. Хотелось верить, потому что одной выкрутиться будет почти невозможно.

Камень холодил спину. Ладони взмокли, и Ольжана вытерла их о юбку.

Она понимала, где находится Лале, лишь по стуку трости, а потом – по шёпоту; слов было не разобрать. Мгновение – и полыхнул свет: это Лале отступил, и Ольжана увидела, что его спутник держал в руках масляную лампу. На глиняном носике дрожал огонь.

– Ольжана, – сказал Лале. – Это брат Клод.

Она поздоровалась с осторожным поклоном.

Лале называл его правой рукой настоятеля, и Ольжана представляла человека лет сорока, не меньше. Но брат Клод оказался значительно моложе – лет двадцати пяти или, может, двадцати семи; и ему совсем не шло башильерское «Клод». За последнее время Ольжана увидела много кубретских лиц – брат Клод был однозначно кубретцем. Чернокудрый, с крупным горбатым носом и тёмными глазами, в которых отражался огонь, – невероятно красивый мужчина на вкус Ольжаны, и она рассмотрела это даже в полутёмной галерее.

– Здравствуй, джана, – сказал брат Клод тихо и вежливо. Глянул на Лале. – Видимо, это долгая история, Лазар?

«О да, – ответила Ольжана мысленно. – И ты даже не представляешь, насколько».

* * *

– …«Ашегер», – сказала Ольжана, – ведь значит «звезда». Монастырь назвали так, потому что он почти царапает крышей небо? – И махнула рукой.

Она сидела в келье на вершине единственной монастырской башни. Из окна открывался вид, от которого дух захватывало, – на обрыв и горы, нежно-голубые в утренней дымке. Рядом на подоконнике, – широченном, высеченном из камня, – сидел брат Клод. Так же как и Ольжана – полубоком. И, в отличие от неё, он совсем не боялся вывалиться наружу: Ольжана понимала, что не втиснулась бы в узкий проём, но благоговела перед высотой.

– Может быть, – ответил брат Клод мягко. – А может, это от языческого капища богов-близнецов Ашгеру , которое было здесь до прихода манитов. Но моя любимая легенда: Ашегер – это женское имя.