Двенадцать звезд

— Слава, слава Повелителю! — недружно загомонили они. Щит был только у одного из орков, и он раза три стукнул по нему рукоятью своего скимитара.

Дождавшись, пока орки успокоятся, морадан продолжал:

— Теперь вами буду командовать я, Долгузагар Мэнэльзагаро, комендант Седьмого уровня Лугбурза. Завтра утром отряд проследует вниз по реке и далее на равнину. Лейтенант Рагаз осуществляет непосредственное руководство. Вопросы есть?

У лейтенанта, который поперхнулся, услышав, что Долгузагар — комендант Седьмого уровня, вопросы были написаны на морде, но он благоразумно оставил их при себе.

Выждав с полминуты (кто-то не выдержал и шумно поскребся), морадан скомандовал:

— Второй, четвертый, шестой — в секрет к реке. Пятый, седьмой, восьмой — круговой дозор вокруг места стоянки. Лейтенант, проследить. Третий, в мое распоряжение.

Долгузагар знал, что делал: обычно правой рукой «первого» был «третий», потому что на «втором» «первый» срывал злость.

Пока Рагаз пинками и оплеухами разгонял подчиненных, комендант указал «третьему» на кольчугу:

— Отнеси к реке и почисти.

Подумал и добавил.

— Под моим присмотром.

К тому времени, когда кольчужная рубаха была выдраена прибрежной галькой и песком, Долгузагар полностью овладел волей «третьего» и узнал от него все, что надо. Судьба предыдущего командира отряда заставила его задуматься о собственной безопасности: ушлый Рагаз и в самом деле прикончил раненого тарка, чтобы разжиться стальной кольчугой.

Сам комендант обронил в разговоре несколько туманных намеков: дескать, его занесло в эти глухие и дикие места до крайности важное и секретное поручение. Возможно, от самого Самого. Оркам этого хватит. Есть, правда, лейтенант, который недаром осмелился поднять руку на Высшего: он либо знает, либо нутром чует, что дела у Лугбурза плохи.

После того как орк сложил почищенную кольчугу к ногам человека, Долгузагар велел ему убираться в дозор. Когда тот ушел, комендант подобрал броню и отошел за выступ, закрывавший его от секрета и тропинки: он боялся потерять сознание, надевая кольчугу. Обошлось без обморока, но рану он, конечно, разбередил и долго сидел, привалившись к камню и пережидая приступ головокружительной слабости. Потом умылся, чтобы смыть со лба испарину, и долго пил. Одно было хорошо: кольчуга обжимала раненое плечо, и Долгузагар мог чуть-чуть двигать левой рукой.

Дым сумерек уже скрадывал очертания камней и скал. Комендант подумал, что надо бы на ночь глядя пойти постращать орков, но почувствовал, что сил у него на это не хватит. Вместо этого он перебрался на другой берег реки и углубился в каменный лабиринт, стараясь держаться спиной к шуму потока.

Когда он нашел то, что искал, почти совсем стемнело. Это был плоский чуть наклонный камень, над которым козырьком нависла другая глыба. Долгузагар понял, что этот каменный навес отлично прикроет его со стороны раненого плеча.

Он снял тяжелый пояс и, сев на камень, доел последний дорожный хлебец, который, несмотря на голод, показался морадану совершенно безвкусным. Однако комендант все же бережно высыпал в рот все крошки из подсумка.

Достал из ножен Правого и устроил его справа, чтобы был под рукой, потом извлек из ножен Левого и положил себе на колени. Чуть изогнутая полоса стали не желала меркнуть даже во тьме мордорской ночи.

— Защищай, — сказал ему Долгузагар, но, почувствовав исходящее от меча недовольство, поправился: — Убивай.

И на ощупь воткнул Левого между камней, защищавших его изножье. По лезвию соскользнула в землю еле заметная фиолетовая искра, и воцарилась полная темнота. Воздух был недвижим, как будто морадан лежал не под открытым небом, а в склепе.

— Спокойной ночи, — произнес комендант вслух, чтобы избавиться от этого наваждения, но голос прозвучал глухо, словно его гасил нависший потолок.

Он вскинул руку, чтобы развеять иллюзию… и ударился запястьем о камень. Долгузагар понял, что ему снится сон, но одновременно им овладел страх: он знал, что лежит в своем родовом склепе далеко на юге. Если повернуть голову, он увидит ряды вырубленных в камне ниш с мертвецами. Нет, он не будет смотреть туда… но голова повернулась сама, и в неверном фиолетовом свете он увидел ссохшуюся кожу, облепившую кости, распадавшиеся в прах одежды, желтые зубы, обнажившиеся словно в усмешке. Все мертвое. Ужас захлестнул его: казалось, покойники шевелятся, в мерцающем свете пыльные драгоценные камни, заменившие им глаза, подмигивали ему гранями. Отчаянье стиснуло ему сердце, и он вслед за фиолетовой искрой ушел вниз, в толщу камня, в самый щит материка, под которым текли реки лавы. Он знал, что они огненно-красные, как живая кровь, но сейчас лава казалась ему бледно-фиолетовой: вязкая жидкость, что медленно струится по жилам мертвеца, гонимая последними ударами сердца. Он был личинкой в трупе Земли.