Двенадцатый год

- Да. Он тебя свел с ума. Ты была умненькая девочка, пока не начиталась и не наслышалась об нем от отца. А теперь и ты обезумела хочешь быть героиней, убивать бешеных мошек...

- Неправда! неправда! я ищу свободы...

И кажется ей, что это говорит не лебедь, называющий себя "Сатурном", "временем" и "знанием", а тот странный умный старичок, которого она видывала в Малороссии и которого называли "философом".

"Неужели это он говорит? Разве он умер и я умерла? Нет, мы сейчас охотились с Грековым и говорили о Наполеоне, о войне... Мы идем на Дон... Зачем же я лечу? Разве я птица? Или это сон?.. Нет, это не сон, - я сознаю, что я лечу над землей - выше лесов, выше тор, выше облаков... Да и что такое летать? Мысль моя всегда парила над землей - она такая же крылатая, как Сатурн... Но только она не всеведущая... Это и старичок философ говорил... Я не забуду его слов, его песен..."

Добре було нашим батькам на Украини жити, А тепера досталося панщину робити. Наступила черна хмара, наступила й сива - Не одбуде сын за батька, а батька за сына...

"Да, хорошо на Украине - и мне было там хорошо... А что он, которого я любила... Любила?.. А разве я и теперь не люблю его? Разве не для него я покинула свой дом, надела этот саван?.. Для свободы покинула? Для него покинула, чтоб свободною найти его... А он, Сатурн, говорит, что я от Наполеона обезумела... И Сатурн не все знает..."

"Но где же земля? Надо мною только небо, а подо мною - вода, вода, вода без границ, без очертаний..."

- Где мы? где земля?

- Земля под нами.

- А это что за вода?

- Это океан - это вода... Если этой водой всплеснуть вверх да по бокам, так весь род людской с его городами, храмами, дворцами и хижинами так же смоется с лица земли, как смывается водою пыль с запыленного лица.

И на поверхности этой безбрежной воды носится что-то маленькое, жалкое, едва видимое... Боже мой! это лодочка - это ничтожная щепка в океане... Как бросает ее с одного гребня валов на другой - так и зализывает водяными языками... На этой щепке кто-то сидит - несчастный!..

- Кто это в лодке, бедный?

- Это ты, безумная. Это ты пустилась в океан жизни на щепке...

Валы между тем становятся все сердитее и сердитее. Это какие-то страшные звери, чудовища с длинными белыми гривами. Они попеременно набрасываются на утлую лодочку - поднимут ее на гриву, потом сбросят в мутно-зеленую бездну, снова подхватывают на гребень и снова сбрасывают... Не устоять против них бедной ладье - их миллионы, и каждый стремится догнать бедную щепку, вскинуть на белую вершину свою и опять столкнуть вниз...

Но вот и щепки не видно - пропала бедная щепка!

"Утонула безумная!" - слышится голос в ропоте морских волн.

Нет, безумная не утонула еще - она летит над океаном вместе с стаей лебедей. Все ниже и ниже к воде спускаются птицы... "Безумная" чувствует уже на своем лице холод - это брызги волн долетают до нее... Все ниже и ниже - ноги касаются воды... Ох, страшно!.. Она погружается в океан... Лебеди плывут по волнам, плывут дальше, дальше, а она - тонет...

Она начинает кричать, но голос ее замирает в диком шуме волн.

- Папа! папа! спаси меня...

Этот странный крик разбудил Грекова, который, лежа -на траве и глядя на голубое небо, вздремнул. Приподнявшись на локте, он видит, что это стонет Дуров.

- Дуров! что с вами? - окликает он товарища.

- Спаси! спаси, папа! Я упала в море...

- Да вы бредите, что ли, Дуров?

Нет ответа. Слышится только невнятный стон. Греков встает и тихонько подходит к товарищу. Тот лежит на спине, голова закинута назад. Шевелятся только губы у сонного да грудь высоко подымается... Что за чудо! Греков себе не верит... Ему и прежде казалось, что у этого стройненького, перетянутого в рюмочку, женоподобного Дурова, при всей его тонине и жидковатости, грудь казалась очень высокою, соколиного; но теперь он положительно видел, что под чекменем вздымаются и опускаются женские груди. Форма груди совсем женская, и овал у талии, закругления к бедрам - совсем не мужские. Нет, это не Геркулес, а скорее Омфала, Венера...

Греков нагибается и тихонько дотрагивается до груди спящей и тотчас же отдергивает назад руку в величайшем смущении... "Это женщина..." Необъяснимое, смешанное чувство овладело молодым человеком - и чувство стыда, и чувство нежности, и глубокая радость... "Бедная!.."

- Дуров! а Дуров!

Он трогает спящую за плечо. Та с испугом открывает глаза и сначала никак не может прийти в себя.

- Что это? Что случилось?

- Ничего... Но вы очень стонали во сне, - я испугался за вас и разбудил, - говорил Греков, чувствуя, что он краснеет, и не смея взглянуть в глаза товарищу-девушке.

Покраснела и она; но тотчас же быстро вскочила на ноги и оправилась.

- Мне страшный сон привиделся - я тонула... - И она покраснела еще больше... Проклятая привычка!

- Да, вы очень стонали... Вы уснули слишком навзничь - это вредно... прилив крови...

- Ах, какой сон!.. Сначала мне казалось - я летаю, что я лебедь... Тут и Сатурн какой-то в виде лебедя, и вся земля под ногами, и Наполеон...

- Да это оттого, что мы все об нем говорили.