Двенадцатый год

Молодой воин, видимо, насытился. Усталость как рукой сняло.

- Ну, теперь и о деле можно потолковать, - сказал полковник. - Так вы твердо решились остаться при вашем намерении, господин Дуров?

- Твердо, полковник.

- Ну, делать нечего - я беру вас с собой: вы будете моим походным сыном, а потом мы пойдем на границу, в Польшу, я сдам вас на руки какому-нибудь кавалерийскому полковнику... А в казаки вас принять нельзя.

- Мне все равно, полковник. Я только хочу быть кавалеристом.

- Ну и отлично... А если ваш батюшка узнает, где вы - ведь он имеет право вытребовать вас, как несовершеннолетнего.

- О! тогда я готова пулю себе в лоб пустить...

И она опять спохватилась на этом противном женском окончании "готова"...Она вся вспыхнула... Офицеры заметили это и переглянулись. Надо было найти в себе

страшную энергию, чтобы не выдать себя - и девушка нашлась.

- Ах, противная привычка! - сказала она, вся красная как рак. - Я говорю иногда точно девочка, а это оттого, что я с сестрой всегда шалил: я говорил женскими окончаниями, а она мужскими - ну и привыкли...

- Но отчего, скажите, батюшка ваш не хотел, чтобы вы служили в военной службе?

Девушка замялась. Она, по-видимому, не на все вопросы могла отвечать, не на все приготовилась. А этих вопросов впереди еще было так много; да и какие еще могли быть впереди!.. Она молчала.

- Вероятно, по молодости, - заметил другой офицер. Девушка все еще не знала, что сказать; но наконец решилась.

- Мне тяжело отвечать на некоторые вопросы, - сказала она. - Ради Бога, господа, простите меня, если я не всегда буду отвечать вам... Есть такие обстоятельства в моей жизни, которых я никому не смею открыть. Но верьте - моя тайна не прикрывает преступления.

- Ну, простите, простите... мы из участия только.

В то же утро к часам двенадцати назначено было выступление. Со всего села казаки небольшими партиями съезжались к сборному пункту - к квартире полкового командира. К этому же пункту со всего села бежали бабы, девки, ребятишки, чтобы взглянуть на невиданных гостей. Казаки чувствовали это и рисовались: бодрили своих заморенных лошаденок, заламывали свои кивера набекрень так, что они держались на голове каким-то чудом, а иной с гиком проносился мимо испуганной толпы, выделывая на седле такие штуки, какие и на земле невозможно бы было, казалось, выделать.

Выехал, наконец, со двора и полковник, сопровождаемый офицерами. Выехала и юная героиня на своем Алкиде.

Казаки, завидев ее, пришли в изумление - не все знали о появлении этого нечаянного гостя.

- Что это, братцы, на седле там? Кубыть пряник? - шутили казаки.

- Да это попадья испекла полковнику на дорогу.

- Нет, казачонки, я знаю, что это.

- А что, брат?

- Это наш хорунжий Прохор Микитич за ночь ощенился...

Хохот... Раздается команда: "Строй! равняйся! справа заезжай!"

Казаки построились, продолжая отпускать шуточки то насчет других, то насчет себя.

- Песельники вперед! марш!

Полк двигается. Покачиваются в воздухе тонкие линии пик, словно приросшие к казацкому телу. Да и это тело не отделишь от коня - это нечто цельное, неделимое... Песельники затягивают протяжную, заунывную походную литию:

Душа добрый конь!

Эх и-душа до-доб-рый конь!

Плачет казацкая песня - это плач и утеха казака на чужбине... Ничего у него не остается вдали от родины, кроме его друга неразлучного, меренка-товарища, и оттого к нему обращается он в своем грустном раздумье:

Ух и-душа до-о-о-доб-рый конь!..

Нет, не вынесешь этого напева... Клубком к горлу подступают рыданья.

Не вытерпела бедная девочка... Она перегнулась через седло, прижалась грудью к гриве коня, обхватила его шею. И у нее никого не осталось, кроме этого коня, кроме доброго Алкида... это подарок отца - его память... Папа! папа мой! о, мой родной, незабвенный мой!..

- Господин Дуров! а господин Дуров! - слышится ласковый голосок офицера.

Она приходит в себя и выпрямляется на седле... Около нее тот молоденький офицер - Греков.

- Вам тяжело? - говорит он еще ласковее. - Еще есть время воротиться...

- О! никогда! никогда!.. Я не возвращусь домой, пока не встречусь лицом к лицу с Наполеоном.

- Ну, будь по-вашему. А песня все плачет:

Ох и душа добрый конь!..

3