Двенадцатый год

- Ну, пора мне и в свою постылую - строчить ле-порты да пачпорты... Счастливо оставаться, батюшка Алексей Федорыч... Спасибо на угощеньи, на привете, на ласковом слове... Не забудьте же старцу Божию поклониться от горькой пьяницы, от Цицеры...

Он торопливо поклонился, как бы стыдясь дружеского пожатия руки бакалавра, и так же торопливо вышел.

- Ишь, шляется ярыга! - послышалась в передней воркотня Мавры, когда Цицеро уже вышел на двор. - Утопил уж зенки бесстыжие! Шишига этакая!

Вслед за выходом "Цицеры" в кабинет вошла Ириша, которая, по-видимому, сгорала нетерпением узнать, в каком расположении духа воротился дядя с раута. Она не без основания угадала вчера, что и у дяди ее "недостает одной пряди волос" или, скорее всего, сердца, которое потеряно бакалавром чуть ли не в доме Хомутовых. Любя сама, девушка поняла, что и ее сердце с некоторых пор стало глазастее и чего не видело прежде, то начинало усматривать теперь. И странное дело, - ей показалось, она даже это сознавала, что с того момента, как она догадалась, что у дяди "недостает пряди волос", она становилась с ним на одну доску: дядя из философа превращался для нее в такого же человека "с обрезанным локоном", как и она сама, - и девочка стала смелее... "У! тихоня дядька!" - говорило в ней какое-то товарищеское чувство.

- Что, дядечка, весело было вам вчера у Хомутовых? - смело защебетала она.

- Нет, очень невесело, Ириней, - отвечал бакалавр, не глядя на нее.

"Бедный дядечка!" - разом подумала она: "верно та огорчила его..." И ей стало жаль дядю.

- Отчего невесело, дядечка милый?

- Да пришлось самому убедиться, брат Ириней, что слава мира сего лист на дереве... Подул ветер - и опал лист.

Девушка не могла понять, на что намекает дядя - на личное какое горе, или на что-либо иное.

- Что же такое случилось, дядечка? - спросила она нерешительно.

- Да была там княгиня Дашкова, - помнишь, я тебе много говорил о ней.

- Ах, да! это та, что была начальником над мужчинами?

Мерзляков улыбнулся наивному вопросу.

- Да, начальником над мужчинами - президентом Академии российской.

- Помню, помню, еще портрет ее видела в мундире и со звездой. Что ж она?

- Она была вчера там... это развалина какая-то жалкая. Вспоминала о том, как когда-то Вольтер у нее ручки целовал, а теперь ее почти все забыли.

- Бедная!

Но ее не то интересовало. Повертевшись около дяди и заглядывая ему в глаза, она стала ласкаться к нему, как маленькая.

- А она, дядечка?

Несмотря на то, что не было сказано, кто она, Мерзляков догадался, о ком спрашивают, и смущением выдал себя... Ириша почувствовала в этот момент, что она с дядей не только на одной доске, но что, напротив, они поменялись ролями: она стала дядей, а он - смущенным Иринеем.

- Кто она? - спросил бакалавр, стараясь быть равнодушным, хотя и у него она прозвучала как-то особенно, подчеркнуто, крупно.

- Да ваша ученица, дядечка?

- Ничего... что ж ей...

- Ас вами, дядя, она ласкова?

- Ласкова.

- И любит вас? Бакалавр опять смутился.

- Да что ты пристал ко мне, гадкий Ириней! Как да как! Ну, как обыкновенно любят учителя, - говорил он, стараясь спрятать глаза.

- Учителя... А она хорошенькая?

- На Мавру похожа!

Ириша расхохоталась. Она увидела, что дядя овладел собой.

- А вы ее, дядечка, любите? - ластилась она, словно кошечка.

- Люблю.

- А как? много? очень?

- Конечно, больше, чем тебя.

- Вот еще!

Но в душе она сознавала, что иначе и быть не может, что и сама она любит его больше, чем дядю.

- Однако, Ириней, нам сегодня надо будет пораньше пообедать, - сказал бакалавр деловым тоном. - Что маменька?

- Да она все с этой богомолкой, дядя.

- А разве она и ночевала у нас?

- Да. Бабушка в восторге... Та ей иорданской водой глаза мазала, и бабушка говорит, что глазам стало лучше.

- Ну, теперь маменька будет с ней целую неделю носиться - и пускай! Меньше будет жаловаться на поясницу да на глаза... А я после обеда сейчас еду.

- Куда, дядечка?

- В Авдотьино, к Новикову.

- Это к тому старичку, что мы в прошлом году с вами ездили?

- Да, к нему.

- Ах, дядечка милый, возьмите и меня с собой!

- Нет, Ириней, нельзя... Я по делу, ненадолго - на день не больше, и сейчас же ворочусь.

- Ах, дядя! - И девушка сделала печальное лицо. Ей вспомнилось, как хорошо в прошлом году было в Ав-дотьине, как ей понравился старичок, его птицы, звери, рыбы, лес - все там так хорошо! Там просто рай. Мельница с шумящими колесами, с этой жемчужной водой, с ее неустанной стукотней... А этот пчельник у опушки леса, этот пчелинец с ситом на лице и с головою в мешке... эти рои пчел...