Дверь

Я успела заглянуть в одно из «квартир». Ясное дело – тут жили нищие. Обслуга. Рабы. По рабу в каждой железной соте. Пчелы трудовые. Вход в соту – круглое отверстие, комната высотой в пару метров, похожа на пустой пенал. На полу – истлевшее тряпье и человеческий череп. Зубы стертые, два передних верхних утрачены. Остальные запчасти скелета кто-то стырил.

Если учитель не ошибся, где-то в центре есть дома для богатых.

– Теперь мы поступим так. Ты сядешь вот здесь и не сдвинешься с места, пока я не вернусь. И запомни. Если я не приду до захода солнца, можешь меня не ждать.

– Это как? Продолжать сидеть и помереть? Нет уж. Я пойду с тобой.

Его молчание оказалось многозначительнее слов. Мне стало понятно, лучше сидеть и ждать. А еще лучше окаменеть. Перед этим откусив свой язык и содрав его без горчицы.

– А ты не можешь дать мне свою трубку. Курить что-то захотелось.

– Странная ты.

Покопавшись в карманах, Сварт набил трубку, раскурил ее, протянул мне. Она была неряшливая какая-то, поюзаная, но приятная на ощупь. От первой затяжки у меня слезы хлынули из глаз, от второй дико закружилась голова и вспомнились верблюды, которым нравится плеваться. На Сварта мои старания произвели неизгладимое впечатление.

– Ты бы видела себя! Наш знаменитый цирк и его кошмарное приведение с дымовой завесой.

Наверное, это была шутка. Я-то себя видеть не могла. Но, судя по его лицу – зрелище впечатляло. Не знаю, как должен действовать такой дым на мозг, наверное, он его просто выносит, как мусорное ведро. Надеюсь, что собака курила другой табак. От этого у нее бы не только шерсть облезла, но и ногти бы отпали.

– Покурила и будет.

Когда я без всякого сожаления вернула ему трубку, он всякого повода, схватил меня за мизинец и начал его выворачивать. Наверное, у него привычка такая. Было больно. Мы стояли совсем рядом, глаза в глаза, даже дыхание смешивалось. Мое – прерывистое, его – замедленное. Он с интересом выжидал – взвою ли я. И тогда, вспомнив советы Пикселя, я без всякого сожаления врезала ему коленом между ног. Удар пришелся куда надо. Отступив на пару шагов, я с наслаждением растерла свой больной мизинец. Он синий стал и кривой какой-то. Надеюсь, у Сварта там, куда колено угодило, картина не лучше.

– Сволочь!

– Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав, – убежденно сообщила я, отпрыгнув на безопасное расстояние.

– Гадина, – прошипел Сварт, не пытаясь распрямиться.

– Влюбленная в тебя гадина, – мое уточнение не произвело на него ровно никакого впечатления.

Отшипев, он сдавленно выругался незнакомым словом, собрался с силами и выпрямился. Заботливо убрал трубку. Бросил на меня короткий, полный ненависти взгляд и начал дышать громко и глубоко. Другой бы на его месте прибил бы меня без всяких сожалений и вспоминал бы потом для поднятия настроения. Как истребленного клопа. Но Сварт либо привык к постоянной вражде со всем миром, либо действительно нуждался во мне больше, чем хотелось ему самому.

– Мне тоже больно было, – показав мизинец, напомнила я.

Презрительно сощурив глаза, он хмыкнул, потом забыл про меня напрочь, думая о предстоящем деле. И мне стало очень стыдно за то, что я его ударила. Но извиняться не хотелось.

– Я пошел. В общем, ты помнишь, что я тебе говорил.

Он уходил почти бесшумной походкой сутулой кошки. Которая собралась поймать мышь, но подозревает застать вместо нее голодного ротвейлера.

Когда стих звук его шагов, я вздохнула и улыбнулась. У меня была книга. И ее не намочила вода. Потому что я относилась к ней как к сокровищу. Завернула ее в полиэтиленовый пакет. Очень тщательно завернула.

Молодчина тот, кто изобрел полиэтилен. Люблю его.

Сначала я заглядывала в книгу украдкой, волновалась – вдруг Сварт затаился и сейчас подсматривает за мной, потирая ушибленные яйца. Дверной проем, в котором недавно растаяла его фигура, чернел как вход в бездну. Сделав самый беззаботный вид, я встала и сделала пару шагов в его направлении. И точно – меня остановил гневный окрик.

– Я писать хочу. И нефиг за мной подглядывать, – оправдывалась я.

– В штаны ссы.

Милый дядя. У меня там что, памперсы?

– Да иди ты уже. Слово даю – буду сидеть тут. Пока ты не вернешься. Или пашава тебя не сожрет, – мое уточнение его взбесило, но судя по шагам, он и правда убрался по своим делам.

Я сидела, прислонившись к железной стене. Свесив ноги за поручни. Внизу – новый ярус жилищ. Железо пахло незнакомым сырым запахом. Смесью старости и умирающего железа. Словно я оказалась в заброшенном, наглухо закрытом гараже с забытой Победой. Я однажды видела такое чудо с облупившейся краской и облезлым хромом. У нее даже колеса до дисков сгнили. Выпали фары, в боках зияли сквозные дыры. Как вонял салон даже вспоминать не охота. Он не вонял, он смердел. Так что мне еще повезло – тут, на острове, аромат принадлежал исключительно металлу. Так что нечего привередничать.

Солнечное пятно двигалось в моем направлении, но пока еще далеко. Подтянув рюкзак поближе, я облокотилась на него и начала ждать. Вдруг Сварту вздумалось снова подкрасться и выведать мою главную тайну?