Дверь на двушку

Они спустились до четвертого этажа. Штопочка, полосуя бичом воздух, сгоряча сунулась было ниже, но вдруг застыла и попятилась. С лестницей творилось нечто непонятное. Она выгибалась как лестница Эшера, дробилась, закручивалась, и тени в ее углах шевелилиысь как живые.

Сашка не придумал ничего умнее, чем выстрелить в одну из теней из шнеппера. Пнуф, нацеленный почти в упор, лопнул где-то совсем в другом месте. И сразу же оттуда, где он лопнул, точно из шланга ударила слизь.

– Уходим! – приказал Сухан и, схватив Яру за плечи, втолкнул ее в ведущий к лифту коридор.

Едва остальные последовали за ними, как снаружи что-то треснуло, и целый пролет лестницы, по которому они только что спускались, был вырван, словно гнилой зуб.

– Вот спасибо! Раздразнил болото! – яростно крикнул Сухан и толкнул Сашку в плечо.

Сашка оглянулся за поддержкой на Боброка, но тот не слышал ни его, ни Сухана, ни звука обвалившейся лестницы. Боброк спешил, перебрасывая вперед свой костыль, тростью же успевая сделать еще взмахивающее движение по воздуху.

Откуда-то выскочили Коря и Никита и начали что-то быстро докладывать. По их мнению, до лифта можно было добраться, а вот дальше лучше не соваться. Боброк и Сухан осмотрели коридор. Две двери выглядели нормально, а из третьей росли какие-то верблюжьи колючки, с любопытством моргающие человеческими глазами. Некоторые из глаз успели завять, а еще некоторые были в завязях.

Сквозняк поднес к ногам Родиона бумажку. Он поднял ее, повертел и сунул Боброку. Тот осторожно осветил ее фонарем. Это оказалась пожелтевшая страница из школьного учебника.

– «Души прекрасные порывы!» – прочитал Боброк и важно кивнул: – Ишь как хорошо подмечено!

– Пушкин написал, – сказала Рина и скромно взглянула на свой перстень.

Боброк опять кивнул:

– Умнейший человек был! Мол, души порывы – и все дела, нечего им верить! Прямо в точку!

Он разжал руку и, отпустив страницу на свободу, осторожно зашарил фонарем.

Глава двадцать вторая Вниз, вниз, вниз

Если человек разумен, то почему он допускает элементарные и очевидные ошибки? Почему совершает то, бесполезность, вредность и разрушительность чего осознает разумом? Ответ один: он входит в зону СТРАСТИ – то есть уродливого, раздутого и бесполезного.

Из дневника невернувшегося шныра

Шагов за десять до лифта они наткнулись на ловушку, хорошо заметную в квадрате лунного света. Боброк презрительно хмыкнул и подтолкнул вперед Корю, чтобы тот обошел ловушку слева, но Сухан, выбросив руку с палицей, преградил Коре дорогу:

– А ну стоять! Раз-два!

Коря, у которого подчинение приказам сидело в подкорке, застыл.

Сухан поднял с пола несколько мелких камешков и широким движением бросил их туда, куда только что устремлялся Коря. Камешки пролетели с метр, и их с вакуумным звуком втянуло в пустоту. Ловушка была совсем низкая, малозаметная, но широкая, как мазутное пятно.

– Хитрят… Большая была для отвода глаз! – пояснил Сухан.

Боброк зашарил над пятном костылем, пытаясь определить его границы. Оказалось, что пройти все же возможно, но совсем вдоль стены, буквально вжавшись в нее спиной.

– Ты знал, что здесь ловушка? – спросил Боброк, когда они стояли уже по другую сторону заплатки.

– Нет. Но я ничему не верю. И в этом доме, и вообще, – сказал Сухан.

– Ну и глупо. Иногда верить надо. Порой тебе протягивают руку, чтобы вытащить тебя из ямы, а ты говоришь «не верю!» и продолжаешь сидеть в яме, – сказала Штопочка. Отвечала она Сухану, но смотрела почему-то на Родиона.

Долбушин подошел к шахте лифта. Он стоял опустив руки – худой, сутуловатый. Его силуэт напоминал силуэт шахматного коня. Испытав к отцу неожиданную нежность и близость, Рина подошла к нему сзади и поверх его плеча тоже стала смотреть в лифтовую шахту. Лифта здесь никогда не устанавливали. Это было просто вертикальное пространство, словно высверливающее дом изнутри.

Шахта подсвечивалась многоцветными вспышками, тревожными и переливчато-тягучими, как северное сияние. Рине чудилось, что она видит три воздушных шара, находящихся один внутри другого. Внутренний шар сияет – это он дает золотистый оттенок. Средний шар, синий, лопнул и, обвиснув на нижнем шаре, подкрашивает его сияние, кое-где совсем его перекрывая. И, наконец, третий шар – это их мир. Это он втекает в шахту зеленым туманом.

Из глубины шахты доносились смазанные звуки. Рине чудилось, что они выпивают из ее отца последние силы. Скулы Долбушина заострились. Кожа казалась пепельной. Отросшая щетина торчала как иголки старого больного ежа.

«А вдруг я в последний раз его вижу?.. Я же его люблю, но никогда ему этого не говорила… И он мне не говорил… Я только огрызалась, а он лез со своей опекой…» – подумала Рина.