Дверь на двушку

Боброк грузно оперся спиной о стену. И он, откровенно говоря, выглядел не лучше. Лицо мятое, усталое, тоже серое. И опять у него была в руках фляжка.

– Ну вот и пришли. Видели, как наш мир всверлился в болото? – спросил он, отхлебывая и морщась.

– А если мы доберемся до тайника и раскидаем по Межгрядью все несвоевременные закладки? Они больше не будут в одной точке, давление миров ослабеет, и болото закроется! – предложила Яра.

Боброк усмехнулся:

– За что я люблю женщин – у них всегда все просто! Негде жить? Давай купим дом! Холодно? Возьми ведро, сбегай на солнце, принеси пару ведер жидкого газа!

Почему-то никто не улыбнулся. А Штопочка так даже и сказала серьезно и строго:

– А кстати, да! Хорошая вещь! Только ведро должно быть с крышкой!

Сухан вытянул из рукава нитку и подбросил ее. Нитку втянуло в шахту. Подсвеченная фонариком, нитка падала странно, по спирали. Ее будто затягивало в медленный водоворот.

– Ну что? Кто пойдет первым? – спросил он.

– Я… – глухо ответил Долбушин и вопросительно взглянул на Боброка.

Тот по-прежнему стоял у стены, держа фляжку у лба.

– Что ж… Оно конечно, терять вам особо нечего, – признал Боброк.

– Как спускаться? По веревке?

– Можно и по веревке, – согласился Боброк, причем согласился так неожиданно легко, что Рине это показалось подозрительным. Похоже, если бы Долбушин спросил: «Мне нырять ласточкой или с парашютом?», Боброк тем же голосом ответил бы: «Можно и ласточкой… Можно и с парашютом».

– Отлично, – произнес Долбушин тем деловым тоном, который, коль скоро решение уже принято, отсеивает все эмоции. – Если спуск пройдет нормально, я дерну веревку четыре раза. Вот только хватит ли длины веревки?

– Веревки тут этажей на десять… Да только ведь это спираль – с ней не пойми как… – флегматично отозвался Рома, прикидывая оставшийся запас веревок.

– По-хорошему, идти должны только двое: я и ребенок! Только для нас это вопрос жизни и смерти. Остальным смысла нет рисковать, – Долбушин оглянулся на Илью, не пытаясь, впрочем, коснуться его и даже отступив чуть назад, чтобы в Яре не включилась разъяренная кошка, защищающая своего детеныша.

– Да! Отдам я своего ребенка ведьмарям! Уже бегу! Для них и рожала! – зашипела Яра, из которой вдруг как-то разом, мгновенно, всеми своими пестрыми халатами, кухонными визгами, разливами желчи и чуть ли не со скалкой в руке выглянула БаКла.

– Да не ведьмарям! Напротив… – начал Долбушин, но, взглянув на Рину, замолчал, не пытаясь уговаривать дальше.

«Напротив, я отдал своего ребенка шнырам», – мысленно договорила за него Рина.

– Мы тоже пойдем! Я и Яра. Ну и он, конечно, – Ул через «кенгуру» коснулся спины сына.

Коря и Никита прикрепили к веревке груз и начали, травя свободный конец, быстро спускать ее в шахту. Веревка уходила вниз не прямо, а по спирали – как пружина. Коря, бормоча, на глаз отмерял метры.

– Нет, тут явно не четвертый этаж… – сказал он через пару минут. – И не шестой, – добавил он через минуту. – И даже не десятый, – сказал он еще немного погодя.

– А какой? – спросил Долбушин.

Пожав плечами, Коря вытравил еще несколько метров веревки, и она как будто чего-то коснулась, потому что обвисла. Коря подергал ее – веревка натянулась. Стал спускать – веревка опять обвисла, но чуть раньше, чем прежде.

– Зацепилась, что ли? – пробормотал Коря.

Выяснить это точнее не представлялось возможным. Веревка уже закончилась, и наращивать ее было нечем. Коря обмотал оставшийся конец веревки вокруг торчащего из стены железного стержня и подергал его, проверяя хорошо ли веревка держится.

– Ну что… готово… – сказал Боброк и вопросительно оглянулся на Долбушина.

Тот взял карабин, пристегнул его к восьмерке, пропустил через восьмерку веревку и, зацепив петлю карабином, изготовил устройство для спуска.

– Вот! Бывшего шныра сразу видно… А я уж боялся: ручками будете! – одобрил Никита, стаскивая с себя поясную систему, чтобы отдать ее Долбушину.

– Завели бы десантер или шайбу Шихта. А то с карабином и восьмеркой – это каменный век, – хмуро сказал Долбушин.

– Да мы люди простые. Альпинизм для нас дело десятое. Мы все больше кулачками, – оправдываясь, сказал Коря.

Долбушин оглянулся на Рину, словно желал ей что-то сказать, но не решаясь при других. Устало провел рукой по лицу и вдруг улыбнулся. Улыбка у него вышла невеселая, но очень человеческая – не та деревянно-заученная, устойчивая к непрерывным вспышкам фотокамер, улыбка бизнесменов и политиков, которую Рина так не любила.

– Ну… Я пошел!

Долбушин обмотал лицо мокрой тряпкой, чтобы не вдыхать слишком много испарений болота, и раньше, чем Рина успела ответить или хотя бы почувствовать в полной мере, что это момент важный, определяющий, быть может, их последнее общее воспоминание, шагнул в шахту. Еще секунду или две он был виден, а потом исчез.

– Хоть бы нож взял! – сочувственно сказал Рома.

– Зачем? – отозвался Никита. – Чтоб чушь какая померещилась и он сам себе веревку бы перерезал?