Дверь с той стороны

Как здорово, думал Карский, ведь только и нужно было сказать людям несколько слов, и они поняли - и какая жизнь началась! А какие чудесные слова мне удалось найти! Исполненные глубочайшего смысла! Ничего не надо делать - вот она, сияющая, ослепительная, великая истина!

Он подумал, что неплохо было бы поделиться своей победой с Верой. Но тут же отбросил эту мысль: зачем? Ни с кем не хотелось разговаривать.

Он нашел ход в носовой отсек. Тут ему понравилось еще больше. Он сидел, размышляя или просто радуясь бытию, и ему казалось, что он слышит, как корабль с легким свистом протискивается сквозь пустоту.

Потом он принялся разгуливать по отсеку и заметил, что борта, откликаясь на его шаги, резонируют иначе, чем в других отсеках.. Он постучал в борт. Звук был жестяной, дребезжащий. Звук ему чем-то понравился.

С тех пор администратор стал часто сюда захаживать. На корабле все было в наилучшем порядке, люди были счастливы о чем еще может мечтать руководитель? Он сидел; иногда ему казалось, что за бортом чтото щуршит, пытаясь проникнуть внутрь. Карский улыбался: неудивительно было бы и это - кому не захочется попасть в такой счастливый мир?

Мила сама не заметила, как это произошло; просто однажды вечером, сидя, как обычно, в своей каюте она вдруг, повинуясь внезапному и неодолимому желанию, опустилась на ковер и стала ползать по нему на четвереньках, толкая левой рукой коробочку с гримом, точно это была игрушка, а сама она внезапно превратилась в ребенка и играет на полу. Это не было раздвоением личности: от нее просто ничего не осталось, был только мальчик Юра, возившийся на ковре в своем мире, где каждая вещь была десятью другими, становилась чем угодно только захотеть. Юра жужжал и трещал, подражая моторам, потом это как-то сразу перестало интересовать его, и он, сопя и ушибаясь, забрался под стол и злобно зарычал. Теперь он был тигром из книжки, которую ему прочитали только вчера. Он рычал, потому что взрослые были кругом, да и обстановка комнаты вовсе не напоминала каюту Кита. Взрослые глядели на него и улыбались, и что-то говорили - "Не ушиби головку", и другое, - а он рычал в ответ и грозил, что бросится, прыгнет, укусит - взрослые пугались... Потом это тоже как-то сразу кончилось: женщина поднялась с пола, удивленно оглядела ладони, провела ими по коленям - колени ныли; затем она села на диван и долго сидела, притихшая. Юре уже читают книжки; когда она улетала, он был еще слишком мал для этого. Значит, не воспоминания вдруг одержали верх над ней, а что-то другое, она и в самом деле была Юрой эти несколько минут. Она твердо знала это и знала, что никому не расскажет о случившемся: для нее не было секретом, что ее считают больной, хотя она просто легко подчиняется мгновенным мыслям и желаниям. Она промолчит; и, может быть, ей еще когда-нибудь удастся побыть Юрой, и она будет знать, что он жив и здоров. А о ней, о матери, он не вспомнил ни разу, пока она была им; дети быстро забывают - наверное, так нужно для счастья.

Глава семнадцатая

Итак, счастливый мир Кита стал похож на биллиардный стол, на котором полтора десятка шаров не составляют одного целого, но, столкнувшись, разбегаются в разные стороны и продолжают существовать сами по себе. И когда завыли сирены и вспыхнули табло, одни люди спали, другие лениво, через силу, жевали что-то, третьи грезили наяву, не замечая, как уходят часы. Вой сирен заставил каждого прислушаться, но не нарушил настроения, а показался даже приятным и вызывающим веселье как и все вообще в мире. А между тем, сигналы эти оповещали о беде, которая грозила людям гибелью.

Капитан Устюг пришел в себя первым. Он почувствовал, что ему не хватает воздуха. Грудь поднималась чаще, но все труднее становилось вздохнуть досыта. Мысль о беде боролась в сознании капитана с настроением покоя и веселья, которое было привычным и единственно возможным в последние дни; борьба была трудной, и неизвестно, что одержало бы в ней верх, если бы в каюту, где капитан в это время танцевал, стараясь попадать в такт то нарастающему, то падающему вою сирен, не ворвался инженер Рудик.

- Капитан! Капитан, авария! Разгерметизация! Это гибель, капитан! Проснись! Надо поднять людей...

Устюг сделал два мягких шага вперед, один в сторону.

- Мало воздуха... - пробормотал он. - Смех, да и только. Пусть синтезаторы увеличат...

- Синтезаторы на профилактике - забыл? Мы гибнем, капитан...

Устюг остановился, и стоял с минуту, закрыв глаза и покачиваясь, готовый то ли продолжить танец, то ли упасть на пол и уснуть; краски ежесекундно менялись на его лице, рот кривился в гримасе. Потом он открыл глаза, прикоснулся ладонью ко лбу.

- Черт, как болит... Идем, вытряхнем всех из кают. Что, говоришь, случилось?

- Разгерметизация...

- А, черт. Я не о том. С нами что случилось?