Он определенно издевался. Ты тянул время… Полчаса ты мыл ложки, сорок минут — торчал в душе, еще двадцать — выбирал самую несексуальную в мире растянутую майку и так затянул завязку на пижамных штанах, что без ножниц из них было не выбраться. Руки дрожали, сердце стучало. В спальне было темно и прохладно, работал кондиционер. Снейп в темноте казался огромной темной кляксой. Стараясь не воспринимать его как конкретного человека, ты залез под покрывало. Вдохнул, выдохнул. Протянул руку и отдернул ее. Это было невозможно. Ты просто не можешь. Есть вещи, которые Гарри Поттер сделать не в силах.
— Насчет секса… Я…
— Вы обещали спать со мной? Ну так спите, — грубо потребовал Снейп. — Мне завтра рано вставать, так что извольте замолчать.
Вот теперь ты готов был его расцеловать. «С днем рожденья, Гарри Поттер». Это был хороший подарок.
***
Это превратилось в странную игру. Ты целый день настраивал себя на разговор-объяснение со Снейпом, он приходил рано, не считая тех дней, когда вынужден был посещать психоаналитика, и начинал одновременно раздражать тебя двусмысленными намеками и избегать этого разговора. В итоге ничего непоправимого так и не произошло. Ну не считать же трагедией то, что вы спали в одной постели и один раз вместе посмотрели по телевизору скучную постановку какой-то шекспировской трагедии. Зрелище было настолько нудное, что ты пошел наверх раньше профессора, так и не решившись попросить переключить на спортивный канал. Тебя, по большому счету, устраивала такая жизнь, да и Снейп не спешил переступать намеченную вами черту.
Все шло своим чередом. В почте множились непрочитанные гневные письма от Гермионы, на которые у тебя находился только один ответ: «Все в порядке». Утренняя тошнота еще держалась, но ты к ней уже почти привык. Визиты к доктору оборачивались съеденными конфетами и положительными прогнозами. Ты стал почти каждый день обедать с Линдой Бефф в мексиканской закусочной рядом с ее магазином, где пристрастился к соусу табаско.
— Когда я носила ребенка, чувствовала себя как наркоман, зависимый от всего острого и соленого.
— У вас есть дети? — удивился ты. Линда редко говорила о семье. В основном — о книгах и уходе за фруктовыми деревьями.
— Дочь. Мы не виделись, наверное, лет пятнадцать. Она со мной не разговаривает. Когда я ее родила, была так же молода, как вы сейчас. Не смогла принять ответственность, теперь вот расплачиваюсь за это.
— Простите. Если не хотите рассказывать…
— Да я не скрываю эту историю. Мне было девятнадцать, когда я залетела от своего преподавателя. Никакой трагедии. Он был свободен, любил меня, и мы поженились. Только оседлая семейная жизнь оказалась не по мне. Я тогда была одержима жаждой путешествий и вскоре после рождения дочери уехала работать в Африку. Потом были Австралия, Новая Гвинея… В общем, за шесть лет я провела дома от силы три месяца. Он встретил другую женщину и подал на развод. Дочь осталась с ним. Она часто писала мне… Знаете, маленькие девочки сочиняют очень трогательные письма. Каждый раз, прочитав одно из них, я просила подождать еще немного, но в суете дней забывала о своем обещании. В пятнадцать она перестала мне писать, а через год я встретила Тома Беффа из Милфорда. Он был совершенно обычным человеком, даже посредственным, но очень добрым. Отчего-то с ним я смогла остановиться, полюбить это место, написать книгу, разбить сад и позвонить дочери. Она мне так и не простила, что я ради кого-то сделала то, чего не в силах была осуществить, выполняя ее желание. Она называет матерью другую женщину. У нее уже своя семья. Есть дети, достойной бабушкой которым она меня не считает.
— Это грустно.
— Вы правы, Саша, но за все приходится платить. Я никого, кроме себя, в произошедшем не виню.
— А ваш муж?
— Мы прожили вместе всего два года. Это было хорошее время. Но Том умер от инфаркта в девяносто восьмом.
— Вам одиноко без него?
— Сейчас меньше, чем раньше. Какой-то философ сказал, что жизнь человека — это путь потерь, и только то, что мы умеем забывать о них, делает его преодоление возможным. Так что ешьте ваш табаско, Саша, не принимайте опрометчивых решений и наслаждайтесь тем, что рядом есть люди, готовые вас поддержать.
Ты улыбнулся.
— У вас они тоже есть. Друзья вроде мисс Магды.
Линда закатила глаза.
— О, эта женщина невыносима.
— Чем?
— Хотя бы тем, что через шесть месяцев ее в моей жизни не станет. — Ты нахмурился, и она пояснила: — Лейкемия. Три года болезни превратили ее из улыбчивой толстухи в капризную мумию. Но вы правы, она — мой друг, и я люблю ее. Не знаю, достаточно ли, но уверена, что терять ее будет чертовски больно.
Тебе нечего было сказать. Разговор произвел на тебя тягостное впечатление. У тебя же тоже были друзья. Что если с ними что-то произойдет, а тебя не будет рядом? Они поймут, из-за чего ты выбрал еще не родившегося ребенка и его покой? Простят тебе это решение? Или через несколько лет дверь в их сердца захлопнется для тебя навсегда?