Дверь в стене

И вот 5 июня 1947 года, выступая перед студентами и преподавателями Гарварда, госсекретарь Маршалл изложил своё видение международного расклада и предложил план по спасению Европы. И место, и время для выступления с точки зрения того, что в нынешней РФ называют "пиаром", были выбраны идеально. Время поджимало, а адресатом стали имевшиеся на тот момент и будущие интеллектуалы. По причине объёма информации изложить всё, что связано с феноменом, вошедшим в историю как "план Маршалла", не представляется возможным, поэтому нам придётся разбираться с ним схематически. Нарисованная Маршаллом картина выглядела так: раскочегаренная Второй Мировой американская экономика составляла на 1947 год примерно половину экономики мира и более половины промышленной продукции мира производилось там же, в США. Для Америки это было хорошо, если не сказать прекрасно, но на горизонте вставало грозовое облако - половину того, что производилось в мире, США требовалось продавать другой половине, а у этой другой половины не было денег. Не было тугриков, не было пошлых денежных знаков. Не было золота.

Не было долларов.

Так вот Маршалл предложил простое, а всё гениальное просто, решение. Он сказал: "А давайте мы дадим им денег. Просто - дадим. Подарим. Требование только одно - то, что им нужно, на эти деньги они будут покупать у нас же. На наши деньги - у нас. Парадокс? Может быть. Но гений парадоксов друг, не может быть, чтобы он нам не помог."

В Гарвард идут люди, любящие думать, и, услышав Маршалла, люди эти, а были они людьми молодыми, взволнованно зашумели, и шум этот производился главным образом закрутившимися в их головах шариками.

Сама по себе идея была выработана в глубинах аппарата Госдепартамента, там не сомневались в её действенности, задача была в том, чтобы донести идею не так до "избирателя", как до тех, кто "принимает решения". И не так в Америке, как "на местах". В Америке выступление Маршалла было отодвинуто в тень (наверняка сознательно) выступлением Трумана по поводу "коммунистического переворота в Венгрии". Однако "под столом" были предприняты кое-какие усилия. За день до гарвардской речи Маршалла, 4 июня 1947 года, Дин Ачесон, в то время заместитель Маршалла в Госдепе (поскольку Маршалл был человеком военным, то Ачесона, при том, что он был человеком сугубо гражданским, называли маршалловским "начальником штаба") пригласил в ресторан трёх аккредитованных в Вашингтоне британских корреспондентов и предупредил их, что на следующий день будет сделано очень важное для их страны заявление и что он надеется на их содействие по донесению выступления Маршалла до ушей Эрнста Бевина "as soon as possible, whatever the time of day or night.").

Вот он Ачесон, один из архитекторов Холодной Войны:

Труман ценил его чрезвычайно. И не только потому, что Ачесон был очень успешным дипломатом. Гарри Труман был американцем-южанином, то-есть человеком, приверженным традиционным ценностям, а это помимо прочего означало ещё и то, что он, по его собственным словам, предпочитал опираться на людей, исходя не из их личной лояльности, а из их откровенности, "правдивости". Ачесон (притом, что он был дипломатом!) говорил "начальнику" Труману не то, что тому было приятно услышать, а то, "что есть". Отсюда понятно, каким образом Труман, окружавший себя людьми, подобными Ачесону, стал одним из самых успешных в истории США президентов.

Предусмотрительность американцев в донесении своей идеи до ушей заинтересованных лиц была похвальна, но она оказалась излишней. В Европе "инициатива" была встречена на ура. Тот же Бевин заявил, что он чувствует себя как утопающий, которому бросили в воду конец. Бевин озвучивал не своё мнение, а Бевином озвучивало мнение государство, которое на спасение уже не рассчитывало.

Европа немедленно засуетилась, засобиралась. Европа - ожила. Ещё бы ей не ожить.

"Не было гроша, да вдруг алтын!"

125

Внешнеполитические шаги США в 1947 году были беспрецедентны, что диктовалось сложившимся по итогам Второй Мировой положением в мире, "новым мировым порядком", который позже стали называть двуполярным миром.

Беспрецедентность внешнеполитическая означала и беспрецедентность внутриполитических действий, в первую очередь в области идеологии, так как государству следовало каким-то образом "объяснить" избирателю почему оно поступает так, а не иначе.