Дверь в стене тоннеля

– Я всегда говорил, что водка до добра не доведет, – попытался улыбнуться шеф, – даже такая чистая, как «Кедр». Между прочим, не хуже смирновской. Говорят, на байкальской воде приготовлена. Ах, Байкал… Ну, ладно. Спать, спать, спать!

– Гутен нахт!

Еремеев ушел к Карине. В эту последнюю венскую ночь он с душевным облегчением убедился, что мнемозин пока никак не отразился на его мужских способностях.

Глава девятая. Фантомная боль

Да, это была самая настоящая фантомная боль. Должно быть, точно так же – во сне – майор Тимофеев ощущал свою давно ампутированную ногу. Почему-то в этих роскошных апартаментах шикарного венского отеля призрак сгоревшего Дома встал особенно остро и больно.

Дом из сосновых бревен весь свой человечий век жил одной жизнью с окружавшим лесом: в мороз он потрескивал, откликаясь на треск еловых стволов; летом, в жару, необшитые стены его испускали смолу. Лапы переросших Дом елей лежали на крыше, забивая к осени жухлой хвоей водосточные трубы.

Тяжесть зимних снегов старый Дом перемогал сам. Раньше дед подсоблял ему, спихивая снежные пласты деревянной лопатой. Теперь Дом лишь покряхтывал, не надеясь на вечно занятого молодого хозяина, и ждал, когда солнце само сгонит вниз набрякшие весенней влагой сугробы.

Последние годы Дом зимовал в полном одиночестве. До весны засыпали на чердаке летучие мыши и осы в своих серо-бумажных гнездах-шарах, впадали в спячку ужи в сыром подполе. Только мыши шуршали в кладовых, добывая рис и гречку, прогрызая мешочки, спрятанные в старых фибровых чемоданах. Да сами собой звучно, медно били настенные часы в кипарисовом футляре, то останавливаясь на неделю, то, повинуясь легкому сотрясению почвы под Домом от прошедшего за лесом поезда-тяжеловеса, снова пускались на час-другой, наполняя пустые комнаты громким строгим тиканьем, и снова замирали, засыпали, утомленные старостью. Молчали до лета патефон и приемник-тумбочка. И только столетний барометр всю зиму исправно показывал погоду. Он один не впадал в спячку…

По ночам над крышей Дома медленно кружились созвездия, точно ось мира проходила не через полюс, а сквозь его печную трубу. И зеркала ловили луну, переваливавшую через конек крыши с одной половины Дома на другую. И эта таинственная мудрая игра связывала старый Дом с Космосом столь же интимно, как с древними глинами, подпиравшими его фундамент, подземными водами, подступавшими время от времени в подвал, с обступавшим его лесом.

Боже, как же плотно были населены комнаты и этажи милыми образами друзей и любимых! Лишь три печальные тени витали там с недавних пор – тени исшедших из Дома бабушки, деда, отца…

* * *

Из Вены Герман Бариевич возвращался в сумрачном расположении духа. Он не был доволен результатами переговоров. К тому же в голове стоял шум вечнозеленых «Кедров» после вчерашнего возлияния, которое в его годы повлекло за собой весьма угнетенное состояние духа и плоти.

В самолет он сел между Кариной и Еремеевым – подальше от иллюминатора.

– Не выношу высоты…

Стюардесса трижды приносила ему минеральную воду, пока Еремеев не предложил поправить здоровье глотком виски с содовой. Шеф отошел и вернулся к делам.

– Вот вам первое серьезное задание, Олег Орестович… Через неделю я собираю в Москве трех своих главных представителей в странах ближнего и дальнего зарубежья. Обычно я арендовал для наших переговоров вертолет. Это, как вы знаете или можете догадываться, пока самое надежное средство от прослушивания и подслушивания. Но я плохо переношу высоту, вибрацию, рев двигателя. Придумайте что-нибудь не менее надежное в смысле герметики информации и более комфортное.

– Яхта, – почти не задумываясь, предложил Еремеев. – Могу предложить свою. Она принимает на борт двенадцать человек.

– У вас есть яхта?.. Ах, да… Карина говорила. Яхта, яхта… В этом что-то есть… Браво, вот что такое мнемозин! Вы с ходу решаете трудные задачи. Я, признаться, голову сломал – где?

Герман Бариевич повеселел и весь полет до Москвы развлекал Карину медицинскими анекдотами.

В Шерметьево-2 Еремеева ждал приятный сюрприз: Леонкавалло подогнал в аэропорт его «джип». Точнее, не он, а один из его помощников. Сам же шеф службы безопасности повез Германа Бариевича в его московскую квартиру на Солянку.

Подивившись немало такой любезности, Еремеев усадил рядом с собой Карину и как белый человек покатил в Москву. Еще в самолете договорились с Гербарием, что с этого дня они будут жить в Карининой квартирке, на Большой Черкизовской улице, а на дачу за Сенежем приезжать по вызову. По крайней мере медовый месяц они проведут именно так.