Дверь в Зазеркалье. Книга 1

Трезвым, впрочем, как и пьяным, его практически никто не видел. Рождённый под знаком Марса исключительно для целей войны, он за всю свою жизнь так и не смог вписаться в мирную колею. Умер Степан довольно рано. Умер не от болезней и не от водки. Его просто сожгла непонятная окружающим, безысходная тоска. Степан лишь на несколько месяцев пережил своего отца, а любимый нож, куда, казалось, медленно, по каплям, перетекала его душа, старый солдат, не имея своих детей, подарил мне незадолго до смерти.

Сейчас нож приобрёл хорошие кожаные ножны и покоится в ящике моего письменного стола. Иногда я достаю это древнее оружие, трогаю звенящую от прикосновения сталь клинка, держу в ладони покрытую насечками рукоять. Нож дремлет, но в нём явственно ощущается скрытая сила, способная пробудиться в нужное время в руках нового хозяина.

Дядя Петро тоже воевал, но никогда не распространялся по этому поводу. Скорее всего, это был штрафбат. Вернувшись, домой, он стал работать водителем грузовика на заводе. Внешне Петро сильно напоминал кулака, каким его изображали в фильмах и книгах того времени: кустистая борода, угрюмый взгляд, картуз на голове, который он не снимал ни летом, ни зимой. Пахло от него бензином и махоркой, самокрутку с которой он никогда не выпускал из заскорузлых пальцев. Был он среднего роста, чуть кривоног и скуп до невозможности. Хозяйство имел богатое, жену и детей содержал в строгости. Государственную власть, как разновидность насилия, дядя не любил. Видимо, на то были свои причины. Выпив, дядья поговаривали, что с войны он принёс немецкий автомат, вальтер и гранаты, которые прятал где-то в тайнике. В гости Петро ходил неохотно и к себе приглашал только в случае крайней надобности.

Дядя Николай не воевал. В молодости в драке ему сильно повредили левый глаз, и он им почти не видел. Служил он завхозом при крупной торговой организации. По этой причине его семья никогда не бедствовала. По этой же причине и вследствие широты натуры, которая любила погулять и выпить, Николай попал в тюрьму на небольшой срок. В камере местные урки попытались сделать из него шестёрку. Для него это закончилось карцером, а для наехавших зэков больничной койкой. Как и все мужчины в этой семье, Николай крепко умел постоять за себя. Оставшееся время отсидки он был в авторитете и занимался тем же, что и на воле, то есть выдавал и учитывал материальные ценности.

Тётка Ольга была старше и безропотнее всех. Она и внешне, и внутренне была точной копией своей матери. Жила тётка с мужем, сыном и невесткой неподалеку от города, в совхозе. Убогий быт, огромное бестолковое хозяйство, угрюмый, всегда обросший щетиной муж, вернувшийся с фронта без ноги, быстро состарили её. С раннего утра до позднее ночи, в любую пору года она работала, работала, работала. По причине бедности тётка Ольга не любила навещать родственников, но гостям всегда была рада и угощала всем, что хранилось в её необъятном погребе.

Младшая из сестёр Мария – наша мама – небольшим ростом и неброской красотой пошла в свою мать, но характером ни в чём не уступала братьям. Она умело содержала дом, дети и муж безусловно признавали её верховенство. Из всей семьи я один лишь держался особняком и никогда не попадал под горячую руку матери. По негласной договорённости мы оба старательно обходили острые углы.

Разноликую эту семью объединял их отец, то есть дед Егор для меня. Его день рождения для всех выращенных им детей был куда как важнее любого праздника. Без напоминаний все к двенадцати часам съезжались в отцовский дом. Каждый нёс с собой продукты к столу, напитки, лакомства и незамысловатый подарок отцу с матерью. Разные по характеру, как правило, ершистые и неуживчивые сыновья, под стать им моя мама, в отличие от них тихая тётка Ольга, все они как бы выравнивались в присутствии немногословного и неулыбчивого отца. И, следует сказать, дед стоил того.

Во время первой мировой войны, суть которой для многих крестьян была непонятной, его призвали в действующую армию. В первом же бою, по воле судьбы Егор был взят в немецкий плен. В лагере содержалось чуть больше пяти тысяч человек. Кормили плохо, но жить было можно, хотя и скучно. Узнав, что немцы предлагают обучить желающих ремеслу, дед, не раздумывая, согласился. Он стал учиться плотницкому и столярному делу. Через год он уже сносно болтал по-немецки и проявлял удивительную сноровку в деле обучения. Приостановившаяся было жизнь стала приобретать новый смысл.

В шестнадцатом году разразилась эпидемия брюшного тифа. К этому времени в лагере оставалось около трёх тысяч военнопленных. Каждый день умирали десятки и сотни людей. К окончанию эпидемии в живых осталось двое – врач и дед. Врач поил его соляным раствором – рапой. Благодаря этому, а также удивительному здоровью, которое впоследствии передалось его детям, дед выжил.