Дверь в Зазеркалье. Книга 1

Слухи поползли уже на следующий день. Соседка Лёхи, работающая на скорой, рассказала, что в травматологию поступили восемь человек с увечьями разной степени тяжести. Один особенно тяжёлый, с переломом руки, двух рёбер, со сломанной челюстью и сильной травмой головы. На вопросы ментов, кто это их так отделал, все отвечали путано и невнятно. Из их слов следовало, что это были черные люди-тени без лиц. Откуда они взялись, было непонятно, куда потом делись, тоже никто не заметил. Было не до того. Тех, кто попал в больницу, стражи порядка хорошо знали, причём далеко не с лучшей стороны. По этой причине особенно в детали вдаваться не стали, списав всё на внутренние разборки: живы и ладно. Меньше будут по ночам шляться, нарушая покой мирных граждан.

Следующей ночью были сделаны аналогичные вылазки, но теперь уже со двора дедова дома, дальняя часть участка которого подходила к крутому обрыву. По едва заметной тропинке можно было опуститься к железнодорожной колее и вдоль неё по посадке выйти в верхней части города. Так и поступили. Улов был хорошим: к десяти часам вечера во всей округе шахты Мелькова не осталось ни одной бродячей шайки.

Старому Ройзману добавилось работы, но он почему-то вопреки обыкновению не ворчал, а просто механически делал своё дело. Слухи в городе поползли с невероятной быстротой. Даже мать Сергея рассказывала ужасные истории о черных молчаливых призраках, которые возникали из темноты и жестоко избивали всех, кто им попадался под руку. Как правило, почему-то под руку им попадались только те, кого окружающие знали, как местных блатных. Все гадали, кто эти черные призраки, уж не переодетые ли часом менты, но к общему мнению так и не приходили.

С особой жестокостью были наказаны те, кто был причастен к избиению Дёры. Ими лично занимались Лёха и Сергей. Позже, уже выйдя из больницы, эти пацаны ещё долго не решались с наступлением темноты выходить на улицу и как-то незаметно вообще выбыли из рядов уличных группировок.

Ситуация с Манахом оказалась ещё более запутанной. Ни свои пацаны, ни менты так и не смогли добиться от него связанного рассказа о том, что же с ним произошло. Он сказал только, что их было двое, оба в черном и, самое страшное, без лиц. Потом голос его начинал дрожать, речь становилась несвязной и он замолкал. Добиться от него дополнительной информации было просто невозможно, и Манаха оставили в покое.

Выйдя из больницы, Манах несколько месяцев не покидал свой дом. Он просыпался часов в шесть утра, одевался, садился за стол и весь день молча смотрел в окно. Вечером вставал, раздевался и ложился спать. И так изо дня в день. Мать с трудом уговаривала его поесть. Потом, казалось, он начал выходить из депрессии. Манах стал появляться на улице, но ненадолго, ровно на столько, чтобы сходить в магазин, купить бутылку водки и вернуться домой. Теперь он не просто сидел за столом, бездумно глядя на улицу, а медленно цедил водку, чувствуя, как уходят из головы непрерывно терзающие его боль и страх. Так было гораздо легче.

На работе Манах не появился, и вскоре его уволили. По этой причине кончились деньги, и он стал по вечерам ходить на Корею. Эта часть окраины города пользовалась самой дурной славой. В полуразрушенных домах, имевших самую странную, словно рождённую в чьих-то безумных головах архитектуру, обитали отбросы общества. Старые, уже никому ненужные урки и такие же женщины. Возле них тусовались граждане обоего пола помоложе и даже дети. Где они добывали еду, было непонятно. В гнусных притонах играли в карты под интерес и пили самогон. Самогон был крепким и недорогим. Достать его можно было не только за деньги, но и за разные вещи. Это устраивало Манаха. Он брал что-то из дома и шел на Корею. Там было тепло, не страшно и даже как-бы утихала жуткая головная боль. В карты он не играл, да его и не приглашали: какой смысл играть с чокнутым. Пристроившись в стороне на скамейке, он молча, с глуповатой улыбкой на лице, часами наблюдал за копошащимися вокруг людьми.

Однажды зимой, когда было уже заполночь, его выгнали на улицу и велели уходить. Манах постоял у двери в недоумении, а потом развернулся и медленно побрёл домой. Было очень холодно и ветрено. Шёл мелкий снег. Манах несколько раз пытался взобраться по крутому склону, но каждый раз скатывался вниз. Тогда он решил пойти в обход вдоль железнодорожной колеи. Он шел против ветра, спотыкаясь и падая, поднимался и снова шёл. Он уже давно прошёл нужный ему поворот, но механически переставлял ноги со шпалы на шпалу, продолжая свой путь. Сойдя с колеи, Манах неожиданно провалился в глубокую яму, заполненную снегом. Какое-то время он барахтался, пытаясь выбраться, но потом устал и почувствовал, что под снегом ему теплее, чем снаружи. Тогда он натянул себе пальто на голову, засунул замёрзшие руки глубже в рукава и затих.