Дверной проем для бабочки

Карлос не помнил, как он очутился на улице. Все произошло слишком быстро. Розовый хмельной туман окутал его, подхватил и, казалось, вынес из бара. Маленькая женщина, толстый старик с пистолетом, невеста в белом и даже сам Очкарик куда-то исчезли. Карлос не знал, где и когда они спрятались, чувствовал только, что всё закончилось, что он их больше никогда не увидит. Прошлое, столкнувшись с будущим, разнесло его в клочья и оставило Карлоса наедине с настоящим, совсем без этого самого будущего… Пытаясь проглотить обиду, Карлос вдохнул горький и холодный весенний воздух, закашлялся и огляделся по сторонам. Да, он был один. На улице давно зажглись насмешливые городские фонари. Народ — не тот, дневной, деловой и стремительный, а вечерний, расслабленный и неспешный — слонялся по тротуару, мягко обтекая застывшую фигурку Карлоса. Постояв ещё немного, он тоже пошёл медленно и бесцельно, невольно следуя за шумной компанией энергичных молодых людей, чем-то привлекших его рассеянное внимание. Трое парней обступили двух девиц; один из них двигался спиной вперёд, размахивая руками и натыкаясь на прохожих. В свете фонаря Карлос разглядел девиц и усмехнулся: одна была худой, белолицей и держалась отстраненно, а другая, высокая и полноватая, всё время хохотала и так и льнула к своему ухажеру. Карлос не спрашивал себя, почему он идет за этими мальчишками и их бабами. Просто шёл и шёл, потому что нужно же было куда-то идти. Может быть, прогулявшись на свежем воздухе, он оправится и сообразит, что ему теперь делать с самим собой? Механическое бездумное движение успокаивало Карлоса, примиряло с ещё до конца не осознанной потерей…

На углу компания приостановилась, натолкнувшись на вёрткого нетрезвого попрошайку с бумажным стаканчиком в руке, нагло и весело стреляющего мелочь у безразличной публики. Из стаканчика на асфальт выпало несколько монет, нищий ловко наступил на них подошвой грязной кроссовки и хищно оскалился:

— Бабки-то пропали теперь! Ищи их! Толкаются тут, а платить кто будет? А?! Последнюю копейку отбирают, падлы! Бабки гоните, быстро!

По тому, как дрогнули лица у парней, как суетливо полезли они в карманы, Карлос понял, что это типичные нью-йоркские мальчишки, которым для храбрости нужно выдуть полдюжины банок пустого безвкусного пива… Пижоны! Сопляки! Зато девицы совершенно не заметили нищего: худая, кутаясь в длинный плащ, всё так же отстранённо смотрела поверх голов, а толстая, ухмыляясь, шептала ей что-то на ухо выразительными нетерпеливыми губами. Бабы они бабы и есть… Карлос напряг мышцы на груди, повел плечами и шагнул к нищему. Попрошайка встретился с ним глазами, криво и знакомо усмехнулся и покачал головой.

— Ну чё, не надоело тебе ещё? Хочешь опять? Хочешь? Уйди лучше! Ничего тебе больше не будет! Нет и нет!

Он скомкал свой стаканчик, швырнул его на землю и вдруг запрыгал на месте, взвизгивая и наливаясь краской. Карлос отшатнулся. Нищий поглядывал на него злобно и радостно и кричал, брызгая белой слюной, что коли так, пусть так. Ура! Победа! Ничего не будет! Не хотите и не надо!..

Карлос попятился. Сначала он подумал, что сумасшедший попрошайка с кем-то его перепутал, принял за такого же, как он сам: Карлос только сейчас сообразил, что так и ходит в смокинге с чужого плеча, надетом на голое тело. Потом ему показалось, что нищий что-то знает и о нём, и об Очкарике, и обо всём, что ними случилось. Преодолевая отвращение, Карлос придвинулся ближе к беснующемуся попрошайке, но тот вдруг перестал кричать и упал спиной на асфальт. По его лицу прошла тяжёлая медленная судорога, в уголках губ запузырилась пена, а ноги беспомощно засучили по несвежему тротуару. Карлос отступил на шаг, пожал плечами, как бы убеждая себя, что всё это ерунда, и торопливо отвернулся.