Двести лет вместе (1795 - 1995). Часть вторая. В советское время

Позже того, уже при страстном споре вокруг Астафьева-Эйдельмана, писал Юрий Штейн о «специфических наших ашкеназийских комплексах, сложившихся из сознания принадлежности к избранному народу и психологии уроженца местечка. Отсюда и убеждённость в национальной нашей непогрешимости, отсюда и наши претензии на монополию только своих страданий… Пора уже нам осознать себя нормальной нацией, по всем параметрам достойной и небезгрешной, как все другие народности мира. Тем более теперь, когда есть своё, независимое государство и уже доказано миру, что евреи умеют, не хуже иных больших народов, и воевать, и пахать»[47].

С защитой творчества В. Астафьева, В. Распутина и В. Белова, когда началась против них леволиберальная травля, сердечно выступила литературовед Мария Шнеерсон, сохраняющая в эмиграции тёплую любовь к России, до тоски, и понимание русских проблем изнутри[48].

В 70-е же годы появилась на Западе многоохватная, квалифицированная и грозная книга об уничтожении коммунистами природы в СССР. От подсоветского автора она была, естественно, под псевдонимом – Б. Комаров. Спустя некоторое время автор выехал в эмиграцию, и мы узнали его имя – Зеев Вольфсон. Узналось и больше: это он был среди составителей Альбома разрушенных и осквернённых храмов Средней России[49].

Так мало оставалось в разгромленной России деятельных русских сил – а вот дружеские, сочувственные еврейские приливали к ним в поддержку. В этом обезлюжении и под жестокими гонениями властей начал помощь преследуемым наш Русский Общественный Фонд, которому я отдал все мировые гонорары за «Архипелаг ГУЛаг», – и, начиная с его первого талантливого и самоотверженного распорядителя Александра Гинзбурга, среди волонтёров Фонда было немало евреев и полуевреев. (Что дало повод ослеплённым крайним русским кругам клеймить наш Фонд «еврейским».)

Сходно было участие в нашей серии ИНРИ (Исследования Новейшей Русской Истории) – М. Бернштама, затем и Ю. Фельштинского и Д. Штурман.

В борьбе с коммунистической ложью – отличились многообразной, свежей по мысли, глубокой по проникновению публицистикой, и в достойно взвешенном тоне, М. Агурский, Д. Штурман, А. Некрич, М. Геллер, А. Серебренников.

И где, как не здесь, вспомнить подвиг американского профессора Юлиуса Эпштейна, его заслугу перед Россией. В самонадменной Америке, всегда уверенной в своей правоте и легковесно не ощущающей своих преступлений, – он, одинокими усилиями, вскрыл тайну «операции килевания»: послевоенной выдачи американцами уже со своего материка сталинским агентам на уничтожение – сотен и тысяч русских и казаков, наивно полагавших, что уже достигли «свободной» страны и теперь спасены[50].

Всеми этими примерами как не утвердиться в открытости всем нам искреннего русско-еврейского благопонимания – если не будем с обеих сторон загораживать его нетерпимостью и злобой.

Увы, даже мягчайшие движения к опоминанию, раскаянию, справедливости вызывают жёсткие окрики от блюстителей крайнего национализма – и русского, и еврейского. «Не успел Солженицын призвать к национальному покаянию», – то есть русских, и этого автор не осуждает, – «как на тебе! – наши тут как тут, в первых рядах». Не называет по имени, но, видимо, первого имеет в виду М. Хейфеца. «Это, оказывается, мы больше всех виноваты, мы помогали… установить… да нет, не помогали, а прямо сами установили советскую власть… непропорционально присутствовали в разных органах»[51].

На тех, кто заговорил голосом раскаяния, тотчас накинулись неистово. «Предпочитают из своего ура-патриотического нутра выделить полный рот слюны» – а стиль-то! а благородство выражения! – «и тщательно оплевать всё тех же "предков", проклиная Троцкого и Багрицкого, Когана и Дунаевского»; «М. Хейфец призывает нас "очищать себя на огне национального покаяния"(?!)»[52].

И как же досталось Ф. Светову за автобиографического героя его романа: «Книга о переходе в христианство… будет способствовать отнюдь не абстрактным поискам пути к раскаянию, а вполне конкретному антисемитизму и жидоморству… книга эта – антисемитская». Да и в чём раскаиваться? – возмущается неугомонный Давид Маркиш. – Герой Светова видит «предательство» в том, что «мы бросаем эту страну в плачевном состоянии, в котором мы сами исключительно и виновны: ведь это мы, оказывается, устроили там кровавую революцию, расстреляли царя-батюшку, опоганили и изнасиловали православную церковь и вдобавок основали Архипелаг ГУЛаг» – так, что ли? Так, во-первых, вот эти «товарищи», Троцкий, Свердлов, Берман и Френкель, – не имеют никакого отношения к еврейству. А во-вторых – неверна сама постановка вопроса о чьей-либо коллективной вине[53]. (Другое дело – русские, этих принято обвинять всех скопом, и начиная от старца Филофея.)