Двести лет вместе. Часть I. В дореволюционной России

В состоянии еврейских колоний и после 1810–1812 трудно усмотреть улучшения. «Орудия были растеряны, переломаны или заложены евреями», «волы опять были перерезаны, раскрадены и перепроданы», «засевали поля поздно» (выжидали тепла), сеяли «худыми семенами» и как можно ближе к своим домам, на одном и том же месте, не поднимали целины, а «иные сеяли по 5 и более лет сряду на выпаханных нивах» и в посеве не заменяли хлеба картофелем. И который год «урожай недостаточный» и даже снова «семян не собрали». (Но именно неурожаи поселенцам и благоприятствовали: они получат право на отлучку.) Не берегут и скота. Волов своих отдавали напрокат, с волами «нанимались… в извоз, изнуряли их, не кормили, или меняли и резали на пищу, потом объявляя, что пали», – а начальство или выдаст новых или отпустит на заработки. «Не заботились завести прочные скотские загоны, из которых уводить скот по ночам было бы трудно; в ночное время предавались безконечному сну; пастухами держали детей или ленивцев, плохо надзиравших за целостью стад», а в праздники и в субботы выгоняли и вовсе без пастухов (в субботу – и догонять воров нельзя). – И роптали на редких своих единоверцев, кто трудился и получал отменный урожай; таким могло достаться и старозаветное проклятие херем: что «покажут начальству способность евреев к земледелию, и их принудят им заниматься». Они же «не прилегали к земледелию… вознамерились скрытно слабо упражняться в хлебопашестве, дабы не переставаемыми их нуждами дать вид своей неспособности», они хотели вернуться «особливо к винной продаже, опять позволенной их единоверцам». – Скот, орудия и семена им покупали по нескольку раз, всё снова и снова давали ссуды на прокорм. «Весьма многие, получив ссуду и считаясь хозяевами, – являлись в селения только ко времени денежных раздач, а потом… уходили… с деньгами в окружные города и селения для промыслов», «наделенною… землёю торговали», пускались в бродяжничество, жили «в русских селеньях по нескольку месяцев, иногда и в нужнейшее рабочее время», «питались… обманами… крестьян». Отчётные таблицы неоднократно показывают, что в отлучке самовольной или по паспортам – половина семейств, и многие – без вести. (Вот – совершенно неустроенная Израилевка Херсонской губернии, «её поселенцы были своекоштные, считали себя вправе заниматься лёгкими промыслами, а поселились лишь для того, чтобы пользоваться льготами», из 32 семей жило на месте 13, эти сеяли только для вида, остальные «шинкарили в соседних уездах».)[224]

Особо и снова отмечают многочисленные инспекции, что «отвращение еврейского женского пола от земледельческих работ особенно препятствовало… благосостоянию» еврейских поселенцев. «Еврейские женщины, начавшие было приучаться к полеводству, – уклонились потом от этого занятия». – «При замужестве евреек, – их родители заключали с будущими зятьями условия, чтобы не принуждали их ни к тяжёлым полевым работам, ни даже носить воду, обмазывать избы, а нанимали бы для этого работников; заготовляли бы им, для праздничных дней, „наряды, лисьи и заячьи шубы, запястья, головные уборы и даже жемчуг“. Условия эти заставляли молодых людей „удовлетворять прихотям их жён – разорением хозяйств“»; есть «у них вещи, к роскоши и мотовству служащие», шёлковые, серебряные и золотые, – тогда как у других поселенцев вовсе нет зимней одежды. Чрезмерно ранними женитьбами происходило «скорое и значительнейшее размножение евреев, нежели других поселенцев». А затем отделением молодых семьи становятся малочисленны и неспособны к работе. Сгущением же нескольких семей в немногих домах создаётся неопрятность быта и цинга. (А иные женщины выходят замуж за мещан – и так вовсе уходят с поселений.)[225]

Как доносила Попечительная контора, от евреев-поселенцев из разных колоний звучали повторные жалобы – и что степная земля «столь твёрдая, что её приходилось пахать четырьмя парами волов», и на неурожаи, и на недостаток воды, отсутствие топлива, плохой губительный климат, ведущий к болезням, на град, саранчу. Поступали и преувеличенные жалобы на смотрителей, которые при рассмотрении оказывались вздорными. Поселенцы о «малейших своих неудовольствиях безотлагательно жаловались», «всегда увеличивали свои претензии», но «когда были правы – получали, через контору, удовлетворение». Только не приходилось жаловаться на стеснения в богомолии и на заведенные в посёлках школы (на 8 колоний содержалось к 1829 г. 40 учителей)[226].