Двести третий день зимы

– Значит, я просто перестраховываюсь, – легко согласилась Тая. – Посмотрим видео. И выдадим твоему Славику всю инфу, какая у меня есть. Пускай выбивает тебе гуманитарную визу. Вместе придумаем, как тебя вывезти.

Нюта понимала: так говорят с больным ребенком. Уговаривают на укол, обещают, что доктор только посмотрит, а потом будет мороженое, новая кукла и тысяча воздушных шариков. Даже пятилетка не поверит елейному тону мамы, глядящей при этом ледяными от тревоги глазами. Даже пятилетка не поверит, но Нюте очень хотелось, чтобы Тая говорила правду. Черт с ней, с новой куклой, – главное, признай ошибку, скажи, что нагнала паники. Главное – пусть Славик останется реальным.

– Ладно, – пробормотала Нюта. – Давай посмотрим.

Перенос минутного видео с телефона в ноут занял слишком мало времени. Нюта смотрела, как стремительно движется шкала загрузки, и больше всего желала выбежать в комнату, распахнуть окно и прижаться пылающим лицом к снегу, наметенному за ночь на внешний подоконник. Но Тая стояла позади, щелкала суставами пальцев и напряженно молчала. Наконец ноут пискнул и тут же запустил видеоплеер.

Нюта просматривала это видео множество раз. Сначала появляется лицо. Он чуть помятый, но очень родной, в полосатой футболке с маяком. Говорит бодро, улыбается широко: «Вот такие у меня теперь хоромы! Восемь квадратов комната, шесть квадратов кухня. И душевая, с туалетом совмещенная. Но главное – балкон!» Он переключает камеру и показывает, что с балкона видно гору и два соседних дома. Потом садится на плетеный стул и возвращается в кадр: «Планирую сегодня тут бахнуть пивка, а завтра уже подумать, как дальше жить».

Нюта смотрела на него, такого родного и знакомого, и внутри ворочались острые клешни – что-то было не так. Лицо Славика будто чуть отставало от тела. И все его улыбки, морщинки и прищуры складывались в узнаваемую, но тревожную картину. Словно силиконовая маска. Словно не-жи-во-е.

– Видишь? – горячо выдохнула Тая. – Это нейросеть зарендерила его лицо. Или как там это делается? Короче, технология. Снимают левого человека и приделывают к нему нужное лицо. На маленьком экране не разберешь.

Нюта оттолкнула Таю локтем. Розовый свет облепил ее, как мокрая простыня, соцветия фиалок поглядывали с любопытством, мол, вот ты ду-у-ура, Нюточка, вот ты ду-у-ура. Никакого тебе Славика. Никакой тебе надежды. Двести три дня бесконечной зимы. И еще столько же впереди, а потом еще столько же, и еще. И так – пока не сдохнешь. Ты одна. И все. Не высовывайся, говорил Славик, уезжая. Не высовывайся, вторил ему симулякр, поселившийся в телефоне. А она верила. И не видела разницы. Радовалась тому, как быстро он отвечает на сообщения. Грелась об узнавание их шуточек. Ценила, что Славик не отдаляется, не меняется, не исчезает. Остается ее Славиком. А он, наверное, и думать о ней уж забыл. Была Нюта, да снегом замело.

– Нют, – попыталась дотронуться до нее Тая.

На экране ноутбука силиконовой маской улыбался кадавр из статиста, умноженного на работу нейросети. Крик рвался из груди, выталкивая остатки воздуха. От внутреннего раскаленного жара начала плавиться кожа. Нюта чувствовала, как та стекает по щекам. Фиалки смотрели на нее, покачивая бутонами. Славик взял их, чтобы Нюта заботилась. И она заботилась. Слала фотографии, отчитывалась о поливе и удобрении. Вот, наверное, хохотал над ней куратор, приставленный холодовиками. Дура ты, Нюта. Дура.

– Нют, давай ты воды попьешь и приляжешь. – Тая схватила ее за запястье.

– К черту иди! – зарычала Нюта и толкнула ее еще сильнее.

Тая пошатнулась, врезалась в стол с горшками. Один закачался и свалился на пол. Земля рассыпалась.

– Успокойся, – строже сказала Тая. – Да, тебя обманули. Тебя использовали. Да, ты нас сдала. Но ты не хотела, так любой мог попасться. Нельзя сейчас истерить, надо думать, как выбираться будем…

Нюта ее не слушала, она смотрела на вывороченную фиалку под ногами, на то, как обнажились маленькие белые корешки. Нужно было поднять цветок, постараться спасти. Нюта опустила стопу на соцветия и с наслаждением почувствовала, как те хрустят, превращаясь в кашу из зелени и земли. Она замахнулась и смела со стола остальные горшки. Раз, два, три. Все, до каких дотянулась. И принялась топтать их. К черту надежду. К черту весну. К черту всех. Ее обманули, ее использовали. Ее оставили тут замерзать. А если так, то самое время замерзнуть.

Нюта стряхнула с себя руку Таи, вышла в коридор, расстегнула джинсы и вышагнула из них. Следом на пол полетел свитер. Кожа пылала от жара и невозможности дышать. Нюта стянула и отбросила в сторону носки. Сняла цепочку с двери и голыми ногами ступила на подъездный кафель. Стало чуть прохладнее. Тая что-то кричала ей в спину, но это было неважно. Нюта спускалась по лестнице. В квартирах уже копошились, собираясь на работу. Окна подъезда чуть слышно потрескивали от мороза. Наверное, опять объявили оранжевый уровень опасности. Вероятно, снаружи сейчас примерно столько же, сколько в морозильной камере, куда бросили Радионова медленно умирать от обморожения.