Двести веков сомнений

— Что вы им приписываете? — ответил Д., ощущая, как и в нём закипает ярость. — Чем они вас не устраивают?

— О, меня — всем. Ольты, если вы не знали, разделились на современные наэрта примерно в это же время. Не задумывались?

Д. расхохотался, напряжение в комнате ослабло.

— Ну вы даёте… вы что, верите в Двенадцать Прародителей?

— Зря смеётесь, — оборвал его генерал, который, тем не менее, выглядел отчасти смущённым. — Они действительно были, но всего девятеро. Четыре Матери и Пять Отцов. Легенды о них практически полностью исказили действительность. Начать хотя бы с того, что они никогда бы не смогли собраться все вместе…

— Он прав? — Д. вновь оглянулся.

И вновь ответом был слабый кивок.

— Сегодня вечер откровений, — пробурчал Д. — Понятно. Ольты придумали инициацию, ритуалы и тайный язык, чтобы защититься от злонамеренных Хансса. Очень хорошо. Я и сам так всегда считал.

— Если бы я не нуждался в вашей помощи, — медленно произнёс Гин-Уарант, — вы оба поплатились бы жизнью за эти слова.

— Какое отношение это имеет к Клеммену? — Д. усмехнулся про себя, отметив, что и у генерала есть уязвимые места. — Он ввязался в эту историю совершенно случайно.

— Случайно?! — рявкнул Гин-Уарант. — Придите в себя, Д. Что, по вашему, ему нужно от девчонки? Приятное общение? Они совершенно из разных кругов. Даже их увлечение скульптурой — скорее различие между ними, нежели сходство. Любовное приключение? Ерунда. Этого можно было добиться уже раз сто, причём почти без усилий.

Кинисс тихо хмыкнула, но услышал это только Д.

— Понятно, — голова у Д. уже болела вовсю. Он потёр виски, стараясь не выдавать мимикой своих эмоций. Генерал, впрочем, не обращал на него внимания. Он встал, шагнул к столику и вылил в свой бокал остатки вина.

— Ничего вам не понятно, — генерал тяжело вздохнул и залпом допил вино. — Какая всё-таки гадость… Вашему молодцу мерещится Вечный Союз — так они называется? Но он захотел слишком многого. Всё-таки он вылез из грязи, а Теренна подобного не забывают.

— И вы боитесь, что их дети отменят смертный приговор Теренна Ольен, — заключил Д.

— До детей надо ещё дожить, — генерал скривился. — Этого не будет, пока я жив. Знаете, почему? Потому что Наблюдатели не возражают против… вашего эксперимента.

— Прежде, чем я отвечу, — услышал Д. свой собственный голос, — расскажите, что вы имеете против Наблюдателей.

— Вам это не понравится, — скривился Гин-Уарант.

Д. ощутил, как Кинисс подошла к нему сзади и прикоснулась к затылку рукой. Боль тут же начала стихать. Судя по дыханию рептилии, она успела обрести потерянное самообладание. Да, талантлив наш генерал, и не только в военном деле…

— Я это переживу, — Д. старался не обращать внимание на презрительную усмешку, которой генерал наградил Кинисс.

— Хорошо, — генерал поднялся. — Только вначале я принесу что-нибудь выпить. Не возражаете?

— Если это надолго, то…

— О, нет. Я мигом.

И генерал, не дожидаясь ответа, исчез за дверью.

Кинисс не отпускала ладони, боль уже почти полностью прошла.

Д. ожидал, что она скажет хоть что-нибудь… или спросит… но она молчала. Потом она положила ладони ему на плечи, человек ощутил, что ей очень не по себе.

Ему казалось, что её трясёт лихорадка… хотя это, конечно, вздор: Хансса никогда не болели, как и ольты. От этого сравнения Д. вздрогнул; дверь вновь распахнулась. Генерал, сжимавший в руке большую запылившуюся бутыль, осторожно прикрыл за собой дверь, выжидательно посмотрел на остальных.

— Будете проверять? — протянул он сосуд.

— Нет, — бесцветно отказалась Кинисс. — Вы и так принесли достаточно яда.

Гин-Уарант пожал плечами и налил себе и Д. Тот осторожно попробовал — действительно, отменный напиток… щедрый генерал его пугал ещё больше. Небеса, быстрее бы всё это прекратилось!

Генерал приготовился было говорить, но тут начали бить часы.

Клеммен, спустя три часа

Город смеялся надо мной.

Он не кончался; тянулись и тянулись улицы, чьи границы были очерчены мёртвыми остовами домов — ни единого следа жизни, никаких людей, никого. Здесь было царство пыли и ветра… серого неба и едва просачивающегося сквозь него солнца. Не знаю, как мне удалось бродить целых три часа. В конце концов я выключился.

Не заснул, не упал, устав до полного изнеможения. Именно выключился — утомление и пережитое были слишком сильны, чтобы отдыхать от них на ходу. Очнувшись — снов не было, но усталость отчасти прошла — я понял, что прошло три часа.

Всего лишь три.

Удивительно. Мне казалось, что я проспал целую неделю. А что, если это и в самом деле так?! Мне стало страшно. Проспать возможность выйти отсюда и вернуться в привычный мир — это было и нелепо, и чудовищно. Что, если теперь я буду вынужден скитаться по этому полузасыпанному пылью городу, пока не умру от жажды? Или не напьюсь из ближайшего колодца — я не считал себя героем, способным вытерпеть всё, что угодно. Увы. Я вовсе не силён и, вероятно, Радуга знал это.