С т а л и н. Слышите, товарищ Чуянов? Ворошилов говорит «хорошо», Семен Михайлович говорит «хорошо». Возражений нет. Поэтому вам следует хорошенько все подсчитать и решить эту задачу практически.
Я попытался попасть в тон разговора и ответил:
— Раз вы говорите, солдат за голенищем будет тарань носить, то мы не оставим его в обиде… Сталин прервал меня:
— К этому делу надо подойти с расчетом. Подумайте и дайте вместе с Семеном Михайловичем свои соображения. Срок две недели.
А. А. Жданов сообщил, что ему и мне предложено срочно выехать во Владивосток и Хабаровск для подготовки некоторых вопросов.
Я попытался было объяснить, что в Москве скопилась куча нерешенных дел, но он прервал меня:
— Бумаги могут подождать. Советую вам и не заикаться о них у товарища Сталина. <…> Вернувшись в Москву, прямо с вокзала я отправился в наркомат. Нужно было включаться в повседневные дела. А 27 апреля меня вызвали в Кремль. Разговор шел о результатах поездки на Дальний Восток. Присутствовали все члены Политбюро. Жданов рассказывал о своих впечатлениях от Находки.
— Это действительно находка для нас! Тут же было принято решение о создании там нового торгового порта.
Жданов рассказал о делах Приморского края, о Тихоокеанском флоте. Уже покидая кабинет, я услышал, как Сталин обратился к присутствующим:
— Так что, может быть, решим морской вопрос? Все согласились с ним. Хотелось спросить, что это за морской вопрос, но показалось неудобно.
Из Кремля выехал домой. Когда вернулся на службу, на столе обнаружил красный пакет с Указом Президиума Верховного Совета СССР о моем назначении Народным комиссаром Военно-морского Флота СССР. <…>
В тот вечер долго сидел в своем новом кабинете, все думал: с чего начинать? Что главное? Позвонил Лев Михайлович Галлер:
— Разрешите на доклад.
Он пробыл у меня два часа. Мне хотелось посоветоваться с этим опытным, умным человеком.
— Надо использовать «медовые» месяцы… — Галлер погладил свои рыжеватые усы, потом посмотрел на меня и добавил уже совсем неофициально: — В первое время ваши предложения будут рассматривать быстро и быстро будут принимать решения. Потом станет труднее.
Я учел его совет, хотя и не сразу оценил, насколько он был справедлив. Прошло некоторое время, и доступ к Сталину стал весьма затруднителен, а без него решать важнейшие вопросы никто не брался.
Но в «медовые» месяцы я частенько бывал «наверху», и мне без особых затруднений и задержек удавалось разрешать неотложные дела:
И. В. Сталин уделял внимание судостроительной программе и очень интересовался флотом.
<…>Новый самолет нашего КБ, занимавшегося до этого только спортивными самолетами, испытывал летчик Пионтковский. Машина показала скорость 560 километров в час. По тому времени эти данные были превосходны. Машиной заинтересовались. <…>
Сначала мы предполагали использовать новый самолет как скоростной тактический разведчик. Но под нажимом военных пришлось приспособить его в качестве фронтового бомбардировщика. Он получил название ББ — ближний бомбардировщик.
После первых испытательных полетов, когда стало бесспорным, что ББ по летным качествам намного опередил другие самолеты этого типа, меня вызвали к И. В. Сталину. Это было 27 апреля 1939 года.
Прошло несколько лет с момента моего знакомства со Сталиным на Тушинском аэродроме. За это время мне пришлось видеть его на официальных заседаниях в Кремле, но теперь я шел по его личному вызову. По дороге в Кремль мысленно представлял себе предстоящую встречу: старался угадать, о чем он меня спросит и как надо отвечать.
Я с волнением поднимался по лестнице, устланной красным ковром. Когда появился в секретариате и собрался представиться, секретарь Сталина предупредил меня:
— Конструктор Яковлев? Товарищ Сталин назначил вам прийти к шести часам, а сейчас пять часов сорок пять минут, попрошу вас подождать.
Точно в назначенное время меня пригласили пройти в кабинет. Там кроме Сталина были Молотов и Ворошилов. Все трое со мной тепло поздоровались.
Первое впечатление от кабинета Сталина врезалось в мою память на всю жизнь. Признаться, я был как-то разочарован: меня поразили его исключительная простота и скромность.
Не скажу, что, когда я вошел в кабинет, мое волнение как рукой сняло, нет, но постепенно оно ослабевало. Ровный голос, размеренная походка Сталина действовали успокаивающе.
Сталин начал расспрашивать о работе, о новой машине.
По мере того как разговор углублялся в техническую область, в мою родную стихию, я все больше успокаивался и скоро совершенно освоился, перестал стесняться и, отвечая на вопросы, уже не подыскивал слова, как вначале.