Парень выглядит растерянным, даже побледнел. Хлопает глазами и смотрит на Булата. Я набираюсь смелости и тоже смотрю на него, не скрывая вызова. Пусть не думает, что я не знаю, куда он едет. Обещал провести вечер со мной, а едет к ней.
От увиденного мое сердце падает. Булат выглядит так, словно хочет меня разорвать. Лицо потемнело и даже вены на шее вздулись. Осознание, что я совершила что-то ужасное, ударяет по мне внезапно, спина и ладони холодеют.
— Вернись в спальню, — глухо цедит он, взглядом закапывая меня в землю.
Я обнимаю себя руками в попытке прикрыть грудь и быстро выскакиваю из кухни. Щеки горят также как и легкие, а в голове стучит: «Дура, дура, ну зачем?»
Я закрываю дверь в спальню, тру руками лицо, начиная расхаживать из стороны в сторону. Ну зачем я это сделала? У нас же все было хорошо, а теперь Булат разозлился. Ну тогда, может быть, он не уедет к ней? Надеюсь, он не станет кричать на Фиделя за то, что тот разглядывал меня? Дурацкая была идея зайти на кухню полуголой и начать флиртовать.
Когда за мной слышится шорох открывшейся двери, я вздрагиваю и оборачиваюсь. Мне хочется увидеть Булата и извиниться, что так неподобающе себя вела, хотя сейчас иметь с ним дело немного страшно.
Но в дверях стоит не Булат, а Фидель.
— Ты ч-чего… — от растерянности я начинаю заикаться. Снова обхватываю себя руками — наедине с ним в этих шортах и майке я ощущаю себя особенно голой.
А вот он больше не выглядит растерянным, а даже, напротив, взбудораженным. Зрачки расширены, глаза ярко блестят.
Интуиция начинает подавать первые тревожные сигналы, когда он прикрывает за собой дверь. Истерично вопит, когда он делает ко мне первые шаги.
— Стой, где стоишь, — хриплю, отшагивая назад..
Он улыбается, но его улыбка больше не кажется мне заразительной
— Не надо нервничать так, Таисия. Просто развлечемся. Бо разрешил.
23
Мне кажется, что я сплю. Не в силах перестать пятится, разглядываю дверь в ожидании. Чего я жду? Наверное, того, что она исчезнет, и я почувствую под щекой мягкость подушки. Когда мне снятся страшные сны, я всегда просыпаюсь.
Но дверь никуда не исчезает, а расстояние между мной и Фиделем продолжает сокращаться. Мысли истерично звенят в голове, путаются, не желают складываться. Неконтролируемо дрожат руки. Что значит, Булат ему разрешил? Разрешил заняться со мной сексом словно я какая-то вещь? Ему наплевать, что меня будет кто-то касаться? Ведь знает, что он мой единственный мужчина, и что ради него я мир перевернуть готова. Пусть он зол на меня, но зачем Фидель?
Я все еще смотрю на дверь. Больше не жду, что она исчезнет — теперь я жду, когда появится Булат. Скажет, что это прикол какой-то, что он такого не говорил и выгонит Фиделя. Но мгновения идут и ничего не происходит. Чудовищное прозрение прокатывается по коже льдом. Он ушел. Уехал в Карине, оставив меня с Фиделем. Сделал то, о чем я сказала в порыве злости, просто потому что была расстроена.
Мне не хватает воздуха. В груди горит так, словно в нее пнули ногой. Надо прийти в себя, собраться, но не получается. Я заживо сгораю агонии своих чувств и разбившихся иллюзий. Разве Булат поступил бы так со мной, если хотя бы немного любил?
Фидель расстегивает рубашку. Я шокировано смотрю, как раскрывается белая ткань, обнажая безволосую грудь, и чувствую, как начинают дрожать губы. Надо успокоиться. Это же Фидель. Улыбчивый парень, рассказывавший мне про Ауди; тот, кто помогал найти туалет на открытии ресторана.
Я пытаюсь улыбнуться, чтобы свести все в шутку, но улыбка выходит совсем сырой и слабой.
— Хватит раздеваться. Знаешь же, что ничего не будет.
Его тело так не похоже на тело Булата: на коже нет татуировок и мышц гораздо меньше. Оно мальчишечье, а не мужское.
— Ты же хотела, — даже его голос изменился — стал вкрадчивым, угрожающе-пошлым. — Немного совсем пошалим с тобой. Больно делать не буду.
Он берется за ремень. Звон расстегнутой пряжки разносится по нервам, отчего меня за мгновение парализует. Я застываю, хотя, это скорее потому, что идти больше некуда — икры упираются в кровать.
— Пожалуйста, не трогай меня, — не уверена, что Фидель меня слышит — губы отказываются подчиняться.
Он подходит ко мне вплотную: в джинсах с расстегнутым ремнем и без рубашки. Его запах кажется мне тошнотворным: модная туалетная вода и никакого Булата. До омерзения красивое лицо так близко, как никогда быть не должно: расширенные зрачки, едва заметная шершавость над губой и на подбородке.
Его ладони ложатся мне на бедра, и даже через ткань я чувствую, что они влажные и горячие. Дыхание сбивается и становится истеричным, я упираюсь ему в грудь и жмурюсь. Наверное, хорошо бы закричать, но я не могу — даже сказать толком ничего не могу, настолько меня парализовало.
— Ш-ш-ш-ш, малыш, не дергайся. Я же не насильник какой-то. Ты сексуальная очень… и сисечки такие офигенные. Постоянно на тебя стояк.