Двое

Обычно Булат встает около семи, а значит у меня есть еще пятнадцать минут на то, чтобы умыться и приступить в готовке. Все эти дни я уделяла особое внимание внешнему виду, чтобы его впечатлить: волосы мыла каждое утро и оставляла их распущенными, чтобы доносили аромат моего любимого ванильного шампуня, и меняла шелковые домашние комплекты, которыми до отказа набила сумку.

Сегодня для всего этого времени нет. Я наспех принимаю душ, волосы забираю в небрежный пучок и, натянув просторные спортивные шаровары, вбегаю на кухню. Облегченно выдыхаю: Булата еще нет. Я намерена проявить себя хорошей хозяйкой, которая умеет вовремя подать своему мужчине горячий завтрак.

Так как по вине моей забывчивости и возросшей ответственности для завтрака нет важного ингредиента, приходится импровизировать: куски хлеба загружаю в духовку, при помощи специально ситечка делаю яйца-пашот. Рецепт этого блюда я тоже позаимствовала у Голикова, правда он использует в нем пастрами, а у меня будет ростбиф.

Заслышав поступь босых ног, оборачиваюсь и вижу, как за стол опускается Булат. У нас с ним уже традиция: он садится, а я без напоминаний ставлю перед ним кофе, без которого он жить не может.

— Сейчас будут сэндвичи с ростбифом, — обещаю ему, придвигая чашку. Голос при этом звучит тонко и пискляво, но поделать ничего с собой не могу — само так получается. 

Булат благодарит меня кивком головы, убирает со лба прядь отросших волос и подносит кофе к губам. Смогу ли я когда-нибудь на него наглядеться? Наверное, никогда. 

Я начинаю суетиться, чтобы не заставлять его ждать: громко хлопаю дверцей духовки, когда достаю из нее хлеб, ростбиф режу слишком быстро, из-за чего куски получаются чуть толще, чем нужно. Увлекаюсь настолько, что не замечаю, как подходит Булат. 

Он открывает верхний ящик и достает оттуда стакан. Его грудь задевает мою спину, отчего нож, соприкоснувшись с доской, замирает, а дыхание сбивается. Он слишком давно меня не касался, чтобы не покрыться мурашками от этого нечаянного контакта.

— Долго еще? — хрипло звучит в затылок. 

Я мычу «угу», но вернуться к готовке не могу, потому что Булат по-прежнему стоит сзади. Аромат древесного геля для душа и чистой кожи затекает мне в ноздри, заражая внутренности дрожью, жар его тела за секунду передается мне.

Изо рта на выдохе срывается полувсхлип-полустон, когда его ладонь ложится мне за талию и толкает к себе. Живот мгновенно окольцовывает горячим спазмом, который сейчас ощущается почти болезненным.

Булат прикусывает мою шею, ведет по ней колкой щетиной к позвоночнику. Я закрываю глаза, выдыхая его имя, и исступленно царапаю его руку, спускающуюся за резинку моих штанов. Останавливать не думаю — так я умоляю его продолжать. 

Нож со звоном падает на стол, потому что я больше не здесь. Сейчас я порочная самка: раздвигаю ноги, чтобы позволить его пальцам грубо ощупывать себя изнутри, трогаю член Булата через ткань трико, до крови жую губу, изнемогая от звенящего ожидания.

Он разворачивает меня к себе так резко, что я тыкаюсь носом о его грудь. Густые ресницы, лихорадочный блеск глаз, горячие губы, поцелуй, шершавый, грубый и влажный.

Булат дергает с меня штаны, отчего они повисают на коленях, одной рукой подхватывает меня, заставляя сесть на столешницу. Глухо шипит и матерится — кажется, ему больно. Я перестаю видеть, наверное, потому что сейчас зрение — лишнее. Все, что мне нужно, я чувствую — жаркое кофейно-мятное дыхание на своем лице, то как начинают ныть соски, когда я сдираю с себя майку, и то, как по тело бьет током, когда они спаиваются с его кожей. 

— Быстрее… быстрее… — сиплю, обхватывая его бедра ногами. С гортанным рыком скребу его плечи ногтями, когда он нетерпеливым толчком вводит член в меня. 

Мне так мокро, душно, безумно, непередаваемо, ярко. Сладко-солоноватый вкус его кожи я собираю языком, и, закрыв глаза, упиваюсь тем, как жадно он берет меня. Вонзает пальцы мне мне в поясницу, оставляет следы зубов на губах, подбородке, шее, возвращая меня в мир эйфории, по которому я так истосковалась. Я расставляю ноги так широко, что начинает тянуть мышцы. Хочу, чтобы он мог проникнуть в меня как можно глубже, до визгов, до той странной сладкой боли, которая так часто выбрасывает меня за грань.

Я кончаю быстро и бурно, не получив времени подготовиться. Снова выкрикиваю какую-то бессвязную чушь с упоминанием Бога и мамы и от взрыва эмоций даже успеваю пустить слезу. Булат, к счастью, это вряд ли видит, потому что этот момент резко вытаскивает из меня член и, сморщившись, будто от боли, начинает водить по нему рукой. Его сперма попадает мне на живот, стекает к клитору, капает на столешницу. Мне тесно в собственном теле и снова хочется расплакаться. Мне невозможно хорошо. Лучше не бывает.

45