Двое

– Ты не говорил о смерти своей матери, – напомнила я о своей просьбе спустя несколько минут. Никита зажмурился крепче и стиснул зубы.

– Я плохо помню…

– В чём ты обвинил Вадима? – не уступала я, и Никита вдруг распрямился, улыбнулся.

– Вот где упрямая! – сквозь оскал рассмеялся он и прижал мою голову к своей груди, приткнулся щекой к макушке.

– Расскажи.

– Ты забыла добавить, что после этого мне станет легче, – холодно заметил он, а я обхватила его с боков и старательно сжала в объятьях.

– Врать не буду: не станет. Но мне будет проще тебя понять, верно?

– А ведь бабуля говорила мне, что ты лиса… – вместо того, чтобы приступить к рассказу, посетовал Ник. – Говорила, а я не поверил…

– Я люблю тебя, Никит. И я не хочу, чтобы тебе было больно. Всё давно ушло, нельзя что-то исправить, но если своей болью поделиться, её станет вдвое меньше.

– Ну, конечно… – показательно проворчал он, после чего к моей макушке прижались уже его губы.

Ник вздохнул и независимо передёрнул плечами. Моя хватка не ослабела, и он сдался.

– Это было лето, и мы жили в доме на озере, – будто нехотя начал он и я застыла, боясь спугнуть его откровение. – Километрах в ста отсюда есть лесное озеро. Там очень красиво. Мы арендовали большой дом. Отец, мама, я… Вадим навязался с нами. Он частенько садился на хвост, и каждый раз будто соревнуясь, кого отец любит больше, пытался вырвать его внимание. Мне было всё равно, я тогда многого не понимал, а мама вечно твердила: «Вы семья, вы должны дружить!» – уже тогда я не понимал, почему кому-то и что-то должен, но не спорил. Не хотел её расстраивать.

На территории был бассейн. Огромный… – растягивая гласные, припомнил Ник и ненадолго замолчал. – Я вечно боялся к нему подойти, – со смешком снисхождения к себе прежнему, замети он. – Плавать-то тогда ещё не умел… И вот я становился на бортик и смотрел в глубину. Мама стояла рядом, следила за мной. А потом появился Вадим. Он что-то сказал. Что-то как всегда ядовитое. Я и внимания не обратил, потому что был увлечён разглядыванием водной ряби от набежавшего ветра, а вот Мама решила сделать ему замечание. Не скажу, что Вадима это задело… Скорее, взыграли гормоны. По крайней мере, так я пытался себя объяснить всё гораздо позднее. Он ей ответил. С вызовом. Мама, будучи учителем, стерпеть этого не смогла и принялась его вычитывать. Слушать наставление женщины, которая, как он считал, разрушила его семью, Вадим не стал, и просто оттолкнул её. Мама упала в воду. Я бросился следом, да куда там… Только нахлебался. Вадим вытащил меня за шиворот, а вот на маму он внимания сперва и не обратил: она-то плавала хорошо. Я толком и не помню… кажется, он окликнул её… А потом бросился в бассейн. Там было неглубоко, и удариться она ни обо что не могла… Вадим растерянно смотрел на её посиневшие губы и белое, как мел, лицо. Подбежал отец… На вскрытии выяснилось, что у неё остановилось сердце. Она даже не успела нахлебаться воды. Я не знал… – едва слышно проронил Ник, – не знал, что у мамы было больное сердце. Отец вечно твердил: «Не шуми, Никит, не спорь, не расстраивай маму». Потом смысл всех его одёргиваний стал ясен.

Никита сжимал и разжимал кулаки, пока я не накрыла его руки ладонями.

– Какое-то время я винил себя, потом Вадима. Даже отца винил! Бабушка говорила, что виноватых нет и это просто случайность. Может, она была и права, я не знаю…

– Я ничего об этом не знала… – сочувственно произнесла я, на что Ник постарался ответить достаточно сдержанно.

– Да уж конечно! Не думаю, что Вадим гордился своим поступком, но и подобного пренебрежения к памяти о матери я допустить не могу, – сделал он мне внушение взглядом и дал понять, что тема закрыла. Не навсегда, может быть, на время. Но на сегодня его силы уж точно иссякли.

До позднего вечера мы провалялись в постели. Завьялов делал вид, что больше не зависел от тяжёлых воспоминаний, а я не пыталась спровоцировать его на очередное откровение. Умение вместе молчать и при этом понимать, чувствовать друг друга, стоит куда больше, чем кажется на первый взгляд.

Ради посещения врача Ник разгрузил всю первую половину дня. Оформив необходимые документы для роддома, врач пожелала нам удачи. Казалось бы, ничего особенного не произошло, но, вернувшись домой, я чувствовала себя выжатой, как лимон. Выпив чашку травяного чая, я прилегла отдохнуть и не заметила, как уснула.

– Я защищал… свою жену… – сквозь сон услышала я настойчивые пояснения Завьялова.

– Вашу жену? – чуть насмешливо проронил незнакомый мужской голос, я против воли нахмурилась и осмотрелась по сторонам, пытаясь сориентироваться в пространстве и времени. В комнате было достаточно светло, но время явно перевалило за послеобеденный час.

– Господин Рейнер в заявлении указал…

– Майя – моя жена, – настойчиво повторил Завьялов неизвестному, и я неловко поднялась, присела на кровати.

– Могу я увидеть свидетельство о браке или какие-нибудь иные документы?

– Нет, – жёстко пресёк Завьялов попытку чего-то для меня неведомого. Я зевнула и старательно растёрла всё ещё тяжёлые после сна веки.