Двое

Я недоверчиво качаю головой. У меня в голове бардак из теснящихся и переливающихся через край мыслей, хоть обычно я могу сохранять ясность и разделять мысли на удобные секции.

Мог ли один из моих мужей притащить меня сюда?

Ни один из них не склонен к насилию.

Но обоим нравится получать желаемое.

Я видела, как оба внутренне кипели. Внешне тоже взрывались, но в редких случаях. Марк, если ему кажется, что с мальчиками плохо обошлись или обманули, Даан из-за рабочих проблем. Я даже видела стиснутые зубы, сжатые кулаки, ударяющие о столы, туманы ярости, брызги слюны, выплюнутые ругательства. Но оба всегда берут под уздцы свой темперамент до того, как все зайдет слишком далеко. Они не отморозки. Я никогда не видела, чтобы они кого-то били. Ни один из них так не поступил бы со мной – не связал бы, не пленил, не морил голодом. Или поступил бы?

Честно, знаю ли я, на что они способны? Они не знали, на что способна я.

Мое тело охватывает жар, то ли от стыда, то ли от паники, когда я начинаю понимать, что это значит. Пот мгновенно замерзает на коже, и мне жарко, но одновременно меня до костей пробирает холод – этим выражением легко бросаются, но, впервые в жизни, я понимаю его. Мне так холодно, словно я умерла. Возможно, так было бы лучше. Я лишена всего. Мне сложно думать из-за голода. Живот урчит и я роняю голову на руки. Хотелось бы, чтобы он меня покормил. Он. Который из них?

Который из моих мужей притащил меня сюда?

Марк шутит о том, какой я становлюсь, когда голодна, говорит, я веду себя хуже мальчиков, если меня не кормить регулярно. Когда мы отправляемся в долгую прогулку или поездку на машине, он всегда спрашивает, запаслась ли я перекусом, добавляя, что я буду стервой, читая карту, или собьюсь с пути, если проголодаюсь. Он иногда прихватывает лишнюю пачку чипсов из ящика с угощениями и бросает ее мне, когда я застегиваю ремень безопасности. «На всякий случай».

Даан тоже меня поддразнивает. Он определил, что если я хочу есть, то не могу концентрироваться, что я не функционирую на полную. Он этим пользуется, иногда приглашая меня сыграть в шахматы или карты, когда я дожидаюсь ужина. Он делает это в шутку, но еще и потому, что любит выигрывать и не стесняется пользоваться преимуществом.

Они оба правы. Одна и та же я, разные последствия. Злость. Отсутствие концентрации. Оба отупляют. Я заставляю себя сохранять спокойствие, сосредоточиться. Мне нужно попытаться разработать план. Мне нужно просить, извиниться. Но с кем из них я разговариваю? Они такие разные. Не зная, с кем говорю, я не могу решить, что сказать. Кем мне нужно быть? Здравомыслящей мамой, которая все решает, заботится обо всех, всегда знает, где находятся потерянные шорты от футбольной формы? Или сексуальной, крутой, независимой женой, которой не нужно соответствовать куче требований или ожиданий, а быть лишь заинтересованной, интересной, восхитительной и восхищающейся. Я не знаю, как начать извиняться, объясняться. Я не знаю, кем быть. Не знаю, кто я.

Расстроенная, напуганная, я начинаю так сильно трястись, что мне кажется, я чувствую, как стучат мои кости. «Мне жаль, мне жаль», шепчу я сквозь дверь, сквозь стены. Это правда. С кем бы я ни говорила, это правда.

Тук-тук-тук. Клавиши печатной машинки оживают. Я слушаю, как бумагу вытаскивают, с шуршанием подсовывают под дверь.

«Тебе будет жаль».

Слова ударяют меня. Слезы мгновенно высыхают на щеках, а новые не скатываются, когда меня охватывает ужас, захлестывает огромными волнами, как страсть, но с презрением. Такой жестокий, примитивный. Это больше, чем угроза; это обещание. Конечно. Чего я ожидала? Я никогда не думала, что это продлится вечно. Для этого требовалась бы бесконечная удача. Мне стоило послушать маму, которая всегда твердила, что я невезучая. Но я хотела, чтобы мой отец был прав. Он считал по-другому. Он отмахивался от идеи принятия своей участи с ленивым пренебрежением. Он заявлял, что можно и нужно самому создавать свою удачу. Все, что для этого нужно, говорил он, это смелость, решительность и стойкость. Мой отец угождал себе. Моя мать не угождала никому. Мой отец был неприкасаем. Мою мать любопытные соседи и раздраженные дальние родственники называли тронутой. Старомодное название психически больных.

Поэтому я попробовала способ отца. Я пыталась сама создать свою удачу.

Думаю, моя мать была права.

Наверное, некоторые люди могут посчитать, что я заслуживаю сидеть взаперти, и, может, так и есть, ведь я совершила правонарушение, но не так. Не скованной, не голодающей.

Который из них ненавидит меня так сильно, чтобы сделать это со мной?

Который настолько меня любит?

– Отвезите меня в полицию! – кричу я. – Я во всем признаюсь. Я не скажу, что вы держали меня здесь. – Я внимательно прислушиваюсь, но печатная машинка остается беззвучной. Слышно лишь звук удаляющихся шагов.

Я одна.

18

Детектив-констебль Клементс

Пятница, 20-е марта