Двое

Я поразмыслила над идеей сказать Даану, что мне позвонили из дома престарелых, что мать нуждается во мне, так что придется уехать. Но я знала, что он поспорит, предложит поехать со мной. Конечно же. Разве не так сделал бы любой заботливый муж? Он захотел бы отвезти меня в Ньюкасл. Но я не планировала туда ехать. Не было никакого дома престарелых или больной матери. Я хотела к своим мальчикам. Я застряла. Ничего не могла сделать. Если бы сделала, я бы поставила под угрозу или разрушила все, что так старательно строила. Меня тошнило весь день. Вкусная еда, выдержанное шампанское застревали у меня в горле, пока я пыталась сдержать слезу. Даан то и дело спрашивал, в порядке ли я.

– Ты сама не своя.

– Мне в голову ударила выпивка с самого утра, я уже борюсь с похмельем, – пробормотала я.

Когда я вернулась домой к Марку и мальчикам вечером в день подарков, в доме было мрачно. Они вернулись на полчаса позже меня, оживив его. Они отлично отпраздновали Рождество, как и всегда. По мне никто особо не скучал.

И это ужасало.

Скучают ли они по мне сейчас?

Я начинаю гадать, была ли я в ловушке еще до того, как меня заперли в этой комнате и заставили испражняться в ведро? Может, меня уже тогда наказывали? Почему я не могу понять, кто за дверью? Почему я не могу их различить? Разве я не уделяла достаточно внимания? Мне казалось, они такие разные. Две совершенно непохожие жизни. Двое совершенно непохожих мужчин. Я не могу отрицать, что было захватывающе открывать нового мужчину. Его тело. Его ум. Мне было любопытно. В Марке я искала родственную душу. Думала, что нашла. Но теперь мне приходится задуматься, существуют ли родственные души или их выдумали авторы песен, романов, сценариев, чтобы утешить массы? Дать нам ожидание чего-то? По правде говоря, Марк не соответствовал каждому аспекту моего естества, возможно, это невыполнимая задача. Мне хотелось быть беззаботной, но никогда бы такой не стала с Марком. Не до конца.

Потому что мы были из тех людей, которые знают, что все не всегда хорошо заканчивается. Я знаю это, ведь все мое детство было тому доказательством, он знает потому, что его жена умерла молодой. Даан предложил мне жизнь в розовом саду. Его большое состояние и уверенность (заработанные и унаследованные) формировали защитный пузырь, который был таким восхитительно заманчивым. С Марком я всегда осознаю, что в каждом саду есть жгучая крапива, жалящие насекомые. В Марке есть печаль, серьезность. Даже теперь, все эти годы спустя, он не доконца позволяет себе быть полностью счастливым. Я понимала, когда познакомилась с ним, что рана еще свежа, но думала, что это пройдет. Я считала, что смогу сделать его счастливым. Но нет. С прошествием лет я смирилась, что хоть Марк – чудесный мужчина, он не счастливый мужчина, не совсем, и никогда им не будет; я не могу этого изменить. Он немного депрессивен. Мир его разочаровывает. Интересно, видел ли он мир сквозь розовые очки, когда познакомился с Фрэнсис? Получила ли она это? И здесь она меня опередила. Как любительницу угождать людям, меня ранит, что я не могу сделать его абсолютно счастливым. В результате, я не могу быть полностью счастлива рядом с ним.

Я вышла за двоих мужчин в попытке не быть одинокой, и все же разрушила близость между нами с Марком, и я никогда не смогу по-настоящему сблизиться с Дааном. Я не та, кем они меня считают. Я просто версия ее. У кажого есть версия меня. Проблема не только в том, что никто не знает, где я. Никто не знает, кто я.

Я никогда еще не была такой одинокой. Мое одиночество тянет меня на дно. Я снова закрываю глаза. Позволяю мозгу отключиться, а телу сохранить энергию. Сон прерывистый. Я постоянно просыпаюсь, пугаясь своих снов, ужасаясь реальности. Проснувшись во второй или третий раз, я обнаруживаю новую бутылку чая. Я благодарно отхлебываю из нее. Снова засыпаю. В следующий раз я прихожу в себя посреди ночи. В комнате душно, темнота истощает, душит меня. Что-то не так. Что-то еще.

Я сажусь, охваченная страхом. Я не могу дышать. Не могу видеть. Я понимаю, что у меня на голове какой-то мешок. Его примотали к шее, слегка туговато. Я задыхаюсь. Начинаю паниковать и делаю глубокий вдох, притягивающий ткань к ноздрям, я замедляю дыхание, это самое безопасное. Я ничего не вижу, но он здесь. Я знаю, что он со мной в комнате.

– Дорогой?

Я не осмеливаюсь назвать имя. Я не хочу распалить его. Но ласковое обращение приводит его в ярость. Он наступает мне на руку. Надавливает сильнее, мне кажется, я слышу хруст сломавшейся кости. Я кричу от боли, прорезающей мое тело. Он поднимает ногу, и я пытаюсь свернуться калачиком. Он пинает меня раз, второй. Быстро, наказывая. Удары нацеленные. Один мужчина огромный, другой невысокий, но оба сильные. Пинки выбивают из меня дух, чертовски болезненны, но я знаю, что любой из них мог бы сломать мне несколько ребер при желании.

– Пожалуйста, пожалуйста, не надо, – умоляю я.